Когда оживают Страхи - Сергей Джевага

Маньяк показал нож и сделал красноречивый жест, будто резал у паха. Но я не отреагировал на провокацию, равнодушно пожал плечами.

– Как хочешь, убийца. Но это дом теургов. И если разгадаешь их логику, то и работа машин станет ясна.

– Точно издевается! – окрысился белобрысый. – Умный, что ли, кусок дерьма? Да я тебе причиндалы отрежу и запихну в ухо!..

Лицо Тома покраснело, а глаза налились кровью. Посмотрел исподлобья, сделал шаг вперед, но наткнулся на выставленную ладонь Моры. Та заглянула ему в глаза и сказала:

– Охраняй внешний периметр. Если что, предупредишь. Выполняй.

Видимо, такие перепады настроения у блондина дело обычное, потому что никто не удивился – ни рыжая, ни здоровяк. А может, на них начала действовать разлитая в пространстве Тьма.

Такое случается, когда люди долго находятся в отравленном месте. И пусть сам мрак не касается тел, не заражает, но ядовитые миазмы воздействуют на их разум, незаметно подтачивают способность мыслить здраво, расшатывают эмоции. Границы адекватного размываются. Смиренный праведник превращается в яростного убийцу, смельчак в труса, аскет в сибарита. А остальные не видят отличий, также сбитые с толку и сломленные. Лишь селенит позволяет держаться дольше, противостоять влиянию.

Я мог и ошибаться. Потому промолчал, решив наблюдать. А белобрысый выдал пачку грязных ругательств, развернулся и ушел куда-то в переулок.

– Кретин, – сказала наемница. – Не обращай внимания, он болен. Сынок мелкого лорда, хотел стать художником, а папаша заставлял стать врачом, давил и гнобил. В итоге у мальчишки потекли мозги, прирезал и маму, и папу, и сестренку, обчистил счета рода и кинулся в бега, прибился к банде головорезов. Дальше обычная история: выжил, набрался опыта, потерял остатки рассудка. Воображает себя гением искусства и предпочитает рисовать на телах жертв. Разыскивают в каждом городе Олдуотера и Ньювотера за серийные убийства.

Странно. Мерещится или извиняется?

От нее веяло растерянностью. Я чувствовал, что она с трудом контролирует эмоции, и укрепился в подозрении, что на троицу повлиял мрак. Но озвучивать мысли не стал, пожал плечами и произнес с ноткой сарказма:

– Действительно, ничего необычного. Сам Лиам не побаивается?

– Не знаю, – пожала плечами Мора. – Говорит, что ценит за особые таланты и близость духа. Хотя не знаю, за что там ценить кровожадного придурка. В голове каша… Вон несколько лет назад удумал жениться, начал ухаживать за какой-то дурочкой и почти добился руки. А потом задушил ее же собственными кишками, несколько недель носил ей цветы, спал с трупом в одной постели. До сих пор считает живой и планирует свадьбу.

– Ты его недооцениваешь, – пробурчал сбоку Олифф.

– Да? – удивилась рыжая, вскинула брови.

– Хитрее, чем кажется, – сказал здоровяк. – Я давно знаю мерзавца, работали в одном картеле на Шельфе.

– Так я и не говорю, что тупой, – отмахнулась наемница. – Просто больной извращенец.

В голосе все-таки проявилась толика пренебрежения. А я подумал, что детина прав, зря она так. Ведь очень удобно слыть психопатом, на больной рассудок списывают слишком многое. И если бы Том хотел чего-то добиться, например, как сейчас – не приближаться к зданию, то достиг цели. Но вероятно и то, что я преувеличиваю, вижу умысел, где такового нет.

– С ним понятно, – пробормотал я. – А что с тобой?

Она напряглась, посмотрела искоса и нахмурилась. И я уже думал, что сделает вид, будто не услышала. Но Мора ответила:

– Со мной чуть сложнее.

– Чуть?

– Да, – отрезала рыжая. Мотнула головой и решительно добавила: – Не важно. Что нужно искать?

Что ж, вторая попытка копнуть глубже не увенчалась успехом. Растерянность в ней сменилась злостью, моментально закрылась от любых попыток проковырять брешь в обороне. Но и я не знаток человеческих душ.

– Выемку, примерно такого размера, – произнес я, показав пальцами окружность. – Посередине должен быть крест. Смотрите внимательно, камни не трогайте. И если ощутите щекотку, уколы, неожиданный жар или холод, бегите. Если в чем-то засомневаетесь, зовите меня.

– Выемку… – эхом обронила наемница, глядя на здание. – Будет непросто.

И оказалась права. Потому что стены обители теургов буквально изрезаны тончайшими узорами, образовавшимися за долгие годы работы печатей. Да и затейливой резьбы по камню хватало, лепнины, мозаик. Одни изображали какие-то символы и фигуры, другие представляли собой целые картины – люди и туату, пейзажи поверхности, какие-то события из истории.

Найти в данном шедевре нечто подходящее под описание медальона епископа казалось невозможным. Но Мора не стала рассуждать о вероятностях успеха, приблизилась и медленно пошла вдоль стены, что смотрела на академию, внимательно изучая узоры. Олифф вздохнул, проворчал нечто матерное и унылое, но присоединился к наемнице, ушел к противоположной. Мне же достался фасад.

Я оглянулся и окинул настороженным взглядом площадь: скамейки и фонарные столбы, здание академии, храм, несколько домов богатых купцов, библиотека… мир тонул в мертвенном запустении. Где-то вдалеке чудилось движение холода, по спине скребло ледяными когтями. Но в непосредственной близости тварей я вроде не чувствовал. Ладно.

Пожав плечами, приблизился к зданию и посмотрел на древние камни, зябко поежился. Вся обитель теургов представляла собой один сплошной артефакт. От нее тянуло скрытой мощью, глубоко внутри чудились источники – сквозные дыры, воронки в Изнанку, подающие энергию с той стороны в наш мир. И оттого сами монолиты звенели от мощи, едва сдерживая атакующие и защитные контуры.

Одна ошибка, одна расползшаяся от ветхости схема – и нас размажет по полу кровавой пленкой.

Картинка в воображении получилась на редкость сочной и реалистичной. Но я отмахнулся усилием воли и медленно пошел вдоль стены, потянувшись доступными чувствами к темным камням. Слушал, смотрел, ощущал.

У отдельных участков кружилась голова, у иных окатывало иррациональным страхом, порой овеивало то холодом, то жаром. Однажды заметил свечение на кладке, бег ярких искр в ложбинке – как бы ни были велики и опытны теурги, но и их творения ветшали. Стабильность контуров слабела, и энергия печатей начинала сочиться наружу.

Когда-нибудь мелких разрушений накопится столько, что будет достигнута критическая масса. И тогда, вероятно, обитель взорвется. Или рассыплется песком. А может, исчезнет в схлопнувшемся пространстве. Но до такого исхода далеко, как минимум несколько столетий. Правда, в какой-то момент подходить к зданию станет опасно. Искажения будут рвать живое и неживое.

Индикаторы не помогали, мутнели и трескались от близости к Изнанке. Лишь один окуляр, настроенный заблаговременно, что-то показывал. Но и он вскоре потерял фокус, превратился в обычное стекло. И тогда пришлось обратиться к своим умениям, к тем крохам силы, которыми обладал, смотреть без инструментов.