Последнее письмо из Москвы - Абраша Ротенберг

— Они тебя еще когда-то задирали?

— Да потерпи ты. И принеси мне еще стакан воды, пожалуйста.

Я принес воды, отец выпил ее и продолжил:

— Через какое-то время у меня было еще одно столкновение с ними — полностью избежать встреч с такими ребятками было невозможно. Они собирались во второй половине дня, так что я решил посещать клиентов по утрам, но некоторые из них уходили на работу слишком рано и возвращались в сумерках, и тогда мне приходилось пересматривать свои планы. Не ходить к ним по вечерам я не мог, потому что должен был собирать выплаты, чтоб покрывать долги, свободной наличности у меня почти не было. В один из таких вечеров я направился к дому должника, понимая, что встреча с хулиганами неизбежна.

И тут они вдруг как из-под земли выросли и давай задираться. Я сам виноват: привлек их внимание своими выкриками. Что же мне делать? Успокоиться, ускорить шаг и исчезнуть, или сделать вид, что я их не замечаю? Они могли принять мое молчание за проявление страха; мне и впрямь было страшно, но показывать этого не хотелось. Я решил действовать в соответствии со вторым планом: идти дальше, и, сам того не заметив, стал выкрикивать еще пронзительней: «Рееемнииииии, мааааайкииии, сорооооочкииии, носкииииии».

Банда сосредоточила внимание на мне, будто в ожидании зрелища. Нас разделяла пустынная улица, и я ощутил полную свою беззащитность — в их поведении чувствовалась угроза, хотя они до поры ничего не предпринимали. В компании выделялся один парнишка, он стоял впереди всех и вел себя, будто главный заводила. Я искоса поглядывал на него, но на большее не решался. Он был моего возраста — лет двадцать пять навскидку — и мои выкрики явно его развлекали. Меня стало беспокоить, что предпринять, если они решатся напасть на меня. Сбежать я не мог, потому что был загружен товарами, которые нельзя было бросить, а защищаться или договариваться с ними — я недостаточно знал язык. Да и как по-испански просить пощады? Только пощады мне и надо было.

Мной овладевал ужас — я не мог ни о чем думать и оттого, ведомый инстинктом, просто продолжал свой тягучий речитатив, вперившись в несуществовавший на узкой улочке горизонт.

До меня доносились взрывы хохота, от которых становилось еще более не по себе, потом какие-то выкрики, от которых страх только усилился, кто-то ритмично хлопал в ладоши, а затем они стали хором, будто эхо, повторять за мной, иногда искажая слова, а иногда и добавляя что-то от себя:

— Нооооскиии… — кричал я.

— Дерьма кускииии, — отзывались они.

— Полотееенца…

— Хрен по колеееенца.

И тому подобное.

Я решил идти дальше молча, но они не унимались: «Пой дальше, русачок, у тебя шикарный голос!» «Не замолкай, публика жаждет продолжения!» «Тебе бы в опере петь, я не всякой дрянью торговать!»

Я мало что понимал, но интонации казались мне угрожающими, так что их выкрики достигали цели: я был напуган. Я дошел до угла и поравнялся с ними, нас разделяла проезжая часть, а они продолжали орать. Сердце мое бешено колотилось, но я не подавал виду и старался сохранять видимое спокойствие.

Только я уж было подумал, что уже испил свою сегодняшнюю порцию страха до дна, как услышал, что ко мне обращаются:

— Эй, русачок, постой-ка и послушай-ка, что я тебе скажу.

Я остановился, не подумав, и тут же пожалел об этом. Затем я механически обернулся (вторая моя ошибка), чтоб посмотреть, кто ко мне обращается, и убедился в правильности своих догадок: заводила стоял и смотрел на меня, за ним стеной его шайка, и он выглядел, будто полководец на передовой.

— Слушай сюда, — продолжил он. — Нам тут не нужны сраные русские с их сраными товарами, да и без товаров тоже не нужны. Предупреждаю: еще раз тебя тут увидим — целым не уйдешь. Усек?

Я был настолько напуган, что не решался ответить.

Главарь повторил:

— Тебе понятно, русский ты сраный? Не приходи сюда больше. Нам нравится, когда тихо, а от тебя один шум.

Я не отвечал, и это начинало раздражать его. Он повторял свою мысль на разные лады с таким наслаждением, будто кусок строганины во рту мусолил: «сраный русский», «русский пес», «русская гнида». Тут товарищи стали поддерживать его, хором повторяя: «Русский пес, русская гнида, не возвращайся больше никогда, вали отсюда!»

Я шел молча, ощущая, как их ругательства и угрозы, будто помои, стекают за шиворот и вниз по спине. Что делать? Как себя вести с этой шпаной? И кто придет на помощь, случись что? Клиенты? Да они только рады будут, если я исчезну — о долгах можно спокойно забыть. Полиция? А что я им скажу и, главное, как?

В ту ночь я не мог уснуть — меня одолевали страхи и тоска. Если они и правда выполнят свои угрозы, то как мне им ответить? Их много, у них сплоченная банда, они могут уничтожить меня, на части разорвать, все отобрать. Как быть, если завтра на меня нападут?

Как уберечься от них? Сменить район? Но я потеряю клиентов и кредиторов, а это погубит меня. Найти замену себе? Но придется говорить правду, а тогда кто возьмется? И как им объяснить, что за будущее ждет мою семью? На эти вопросы у меня не было ответа — разве что встретиться с этими хулиганами лицом к лицу в неравном бою: я либо умру, либо выживу в Вилла Уркиса. Если там меня ждет погибель, то я встречу ее смело. В ту ночь я решил учесть все риски и бороться, но на утро меня вновь охватила паника: на всякой улице меня подстерегала смертельная опасность.

Если умру, то только с боем — так я сказал себе. Вместе с этим пониманием ко мне пришел оптимизм. Зачем всерьез воспринимать шуточки какой-то шантрапы, которая просто пытается развлечься на мой счет? Буэнос-Айрес цивилизованный город, да и Вилла Уркиса спокойный район. Кем надо быть, чтоб позволять кому-то не давать мне работать или развлекаться на мой счет? Разве можно позволять запугивать себя пустыми угрозами? Я решил спрятать свои страхи подальше и вышел на работу.

Какое-то время мне везло: я не встречался с малолетними бандитами и спокойно работал. Земля поглотила их, но иногда перед глазами у меня вставали образы тех отвратительных украинских жуков. Но я отстранял от себя эти страхи, быстро забывал о них и шел дальше. Несмотря ни на что, в мире, кажется, было место надежде.

После новогодних праздников жара стала совсем уж невыносимой. Солнце немилосердно палило весь день — аж термометры лопались. Таскать товары на себе стало ужасно тяжело: я не был готов к таким нагрузкам. Иногда я останавливался ненадолго, браня себя на чем свет стоит, но потом двигался дальше в Вилла Уркиса, обливаясь потом. В полдень я позволял себе присесть отдохнуть, поесть сыра с хлебом и выпить воды, что была у меня с собой (за полдня она так разогревалась, что чай можно было заваривать).

Одним удушливым утром я проснулся, полный безрадостных предчувствий. На то у меня были причины. Мне все реже удавалось что-то продать, клиенты все реже возвращали долги, зной только усиливался, будущее было все таким же тоскливым, и мой меланхолический темперамент только добавлял новых красок в эту апокалипсическую картину.