Герои забытых побед - Владимир Шигин

А что же Николай I? Как он отреагировал на записку Бенкендорфа? Поверх докладной император наложил размашистую резолюцию: «Поручаю вам (главнокомандующему вооружёнными силами России на юге страны Меншикову. — В.Ш.) лично, но возлагаю на вашу совесть открыть лично истину, по прибытии в Николаев. Слишком ужасно. Николай».

Из резолюции видно, что император был очень сильно потрясён содержанием записки по обстоятельствам смерти своего флигель-адъютанта и писал свою резолюцию достаточно сумбурно, дважды не слишком к месту употребив слово «лично».

Любопытно и то, что, отказываясь от услуг департамента Бенкендорфа, Николай перепоручил расследование Меншикову. В чём причина, что жандармы были отстранены от «дела Казарского», неизвестно. Только ли в том, что Бенкендорф в своей записке даёт недвусмысленно понять, что не верит в результат расследования и не очень-то хочет им заниматься? Снова вопросы, ответа на которые пока нет.

Расследование Меншикова тоже никакой ясности в раскрытие истинных причин смерти бывшего командира брига «Меркурий» не внесло. А прошло ещё немного времени, и дело за давностью и недоказанностью было предано забвению.

Обратим внимание на ещё одну весьма значимую деталь. Момент смерти Казарского поразительным образом совпал с назначением Михаила Петровича Лазарева главным командиром Черноморского флота и портов Чёрного моря. И то, и другое событие произошло практически одновременно — в июле 1833 года. Учитывая тогдашнюю обстановку на Черноморском флоте, деятельность капитана 1-го ранга Казарского и вице-адмирала Лазарева, яростное противостояние им со стороны адмирала Грейга, его жены, контр-адмирала Критского, целой своры местных чиновников и купцов-миллионеров, в совпадение этих двух событий совершенно не верится.

Именно трагическая смерть Казарского стала последней каплей, которая переполнила чашу терпения Николая I. Именно тогда, в июле 1833 года, получив известие о таинственной смерти своего любимого флигель-адъютанта, он принимает окончательное решение убрать адмирала Грейга и навести порядок на Чёрном море, именно тогда он окончательно определился и с тем, кто возглавит сражение с местной мафией. Выбор императора пал на произведённого в генерал-адъютанты Лазарева. В этом случае и звание генерал-адъютанта было дадено Лазареву не случайно. Генерал-адъютанты его императорского величества имели право обращаться напрямую к императору, не отчитываясь за свои действия перед другим начальством, а это, как мы понимаем, значительно упрощало действия Лазарева в предстоящем сражении с черноморским «спрутом».

История трагической смерти флигель-адъютанта Казарского служит наглядным доказательством того, насколько тяжёлой даже для императора-самодержца была борьба с коррупцией в 30-х годах позапрошлого века.

Николай I, казалось бы, обладавший почти абсолютной властью, на самом деле оказался бессильным не только защитить своего собственного адъютанта, но и до конца разобраться в истинных причинах его таинственной смерти, не говоря уже о том, чтобы найти и покарать виновников его смерти! На полное наведение порядка на Черноморском флоте и в черноморских портах у Николая I и адмирала Лазарева ушли долгие годы.

19 декабря 1834 года Лазарев был окончательно утверждён в должности командующего Черноморским флотом. Новый командующий прежде всего доложил министерству о необходимости срочно восполнить убыль в стареющих судах и в связи с этим ходатайствовал о развитии подрядной постройки или вольнонаёмного труда при сооружении кораблей на казённых верфях. В ответ Николай I потребовал строить за счёт штатных ассигнований ежегодно по линкору и в два года по фрегату, а по дополнительным суммам — в течение четырёх лет ещё по линкору. Так началось возрождение Черноморского флота из грейговского небытия.

Из высказываний П.С. Нахимова: «За год пребывания Лазарева в Черноморском флоте команды кораблей научились выполнять сложные операции с парусами менее, чем за 3 минуты вместе прежних 17-ти минут. Матрос есть главный двигатель на корабле, а мы только пружины, которые на него действуют, — говорил он».

Из воспоминаний адмирала И.А. Шестакова:

«Лазарев, назначенный главным начальником флота, застал его (Черноморский флот. — В.Ш.) отдыхавшим на лаврах последней турецкой кампании. Насколько отдых этот был основателен, известно уже из истории; что он был положительно вреден, как всякий продолжительный отдых, доказала Босфорская экспедиция 1833 года. Её значение и цель наших морских сил на юге выказались осязательно, но вместе с тем уяснилась необходимость всегдашней готовности, вечного бодрствования, на которые тогдашний личный состав и состояние материальной части никак не дозволяли рассчитывать. Опыт в подчинённом положении, где недостатки усматриваются легче и удобнее, в особенности знакомство с личностями не в тумане канцелярской атмосферы, а на доступном безошибочной оценке поле живой действительности, приобретённые адмиралом во время командования Босфорской экспедицией, утвердили его взгляд и укрепили решимость изменить совершенно существовавший порядок. Он провёл эту решимость до конца, не останавливаясь с препятствиями, не колеблясь в мерах и стоически вынося оскорбления из Петербурга, на которые не скупились в начале предпринятой им реформы. Когда дело наладилось, когда убедились, что перемены не были безотчётным взмётом новой метлы, а указывались насущной необходимостью, положение деятеля изменилось, и ему протягивали дружескую руку помощи; но вначале тьма препятствий остановила бы человека иного закала.

Усовершенствование материальной части не представляло затруднений. Познания и ревность при данных правительством средствах скоро подвинули дело, в котором адмирал находил истинное наслаждение и отдохновение душе, болевшей от интендантских и канцелярских уязвлений. Не в кораблях и адмиралтействах было главное и труднейшее дело. В величественные массы, в затейливые механизмы нужно было вдунуть дыхание жизни, провести в них электрический ток, одарить их силой мысли, духом ревности. Предстояло создать людей.

Прискорбны гонения вообще, в особенности поднимаемые на целые сословия, общества или расы. Но, если крепко сплотившаяся ассоциация упорно держится привычек, вредящих общей пользе, если слепая к новым требованиям, она отвергает прогресс только потому, что им изменяется существующее, если, вдобавок, за упорство и недвижимость закоснелых староверов может в будущем пострадать государство, общественному деятелю, крепкому убеждением и преданностью родине, никто не может вменить в преступление ожесточённой борьбы с подобными элементами. Он не должен поступать иначе; грустная доля жертвовать многими в его положении осветляется уверенностью, что обеспечивается польза и спокойствие всех. Наряду с усилиями по возрождению флота, вместе с приглашениями прежних сослуживцев прийти помочь ему в многотрудном деле, Лазарев начал преследовать греческий элемент тем с большей ревностью, что нестрогие принципы местного греческого общества возмущали его как человека».

Журнал «Русский архив» № 2 за 1881 год писал: «Считая необходимостью здоровому духу дать здоровое тело, Лазарев безотлагательно приступил к улучшенному кораблестроению. Тяжела была борьба его с установившимися подрядными порядками. Евреи и инженеры, как свидетельствует переписка, возбуждали в нём неодолимую энергию для борьбы, и в скором времени Лазаревское адмиралтейство стало образцовым. Из недр этого адмиралтейства за восемнадцатилетнее управление Черноморским флотом вышел определённый комплект линейных судов, в том числе 14 кораблей и 6 фрегатов. Суда эти, отличаясь прочностью и изяществом отделки, обращали на себя внимание не только соотечественников, но и чужеземцев. Быстрый рост морской силы на юге России уже возбуждал ревнивые опасения всемирных мореплавателей; велика должна была быть их затаённая радость в сознании, что недостаток денежных средств лишит Лазарева возможности довести дело не до конца, определённого положенными штатами, а до конца, намеченного его государственным умом. Замечательный хозяин, Лазарев, высчитывая ограниченные средства, отпускаемые на кораблестроение, считает грехом рисковать хотя бы ничтожною суммою; прислушиваясь к мнениям иностранных знатоков и приглядываясь к их опытам, Лазарев боится ещё не вполне определившихся достоинств винтового двигателя и стоит за колёсные пароходы. Страх ошибки и непроизводительной затраты сдерживает его порывы; холодный расчёт и знание ответственности пред государем и родиной в расходовании народных денег заставляют его принимать только то, что уже не подлежит сомнению. Но и колёсные пароходы большого ранга не даются Лазареву. Недостаток средств кладёт преграду его деятельности! Для постройки судов сооружены адмиралтейства в Николаеве и Новороссийске, и вырабатывается план и приготовляется место для такового же в Севастополе. Этому последнему не суждено, однако, было возникнуть при жизни Михаила Петровича; но по смерти его, по высочайшему повелению, оно названо Лазаревским. По свидетельству лиц, составлявших лазаревский некролог, Гидрографическое депо, почти не существовавшее в 1833 году, приведено в состояние, согласное требованиям времени; в нём выгравировано много прекрасных карт, напечатано много правил, положений, руководств, лоций и других книг, относящихся до морского искусства; из них издание атласа Чёрного моря можно назвать трудом совершенным и изящным. Параллельно со специальными работами по флоту идут классические постройки в Севастополе, и ни одна мелочь не ускользает от внимания главного руководителя. Дважды воздвигается библиотека для морских офицеров — сначала в 1844 году, а потом, по истреблении пожаром, в 1849-м. Приводится к окончанию капитальная постройка севастопольских доков; строится в античном, греческом, стиле церковь Петра и Павла, дом Морского собрания, девичье училище и т.п. Укреплённый Севастополь растёт год от году и служит предметом общего удивления. Адмирал всё недоволен, и шире, шире растут его замыслы, уже подтачиваемые в корне смертельною болезнью».