Герои русского броненосного флота - Владимир Шигин

Посланные овладеть призом нашли на нем страшную картину разрушения и гибели: обломки штурвала, компасов, люков, рангоута и перебитые снасти, перемешанные с оружием, трупами, членами человеческими, ранеными, кровью и каменным углем, которым была завалена его палуба, чтобы иметь большой запас! И внизу лопнуло несколько бомб. В носовой каюте разорвало ядром офицера, спустившегося тушить пожар, причиненный бомбой. Ни одной переборки, которая была бы цела! И все обрызгано кровью и мозгами! Бока, кожухи, будка избитые! Паровая и дымовая труба как решето! Две половины перебитого у воды руля едва держались вместе! От грот-мачты отщеплено в двух местах более 3/4 толщины ее, и она едва держалась! В фор-стень-такелаже нашли череп… Не забуду никогда момента, когда на пленном пароходе подняли наш флаг, я закричал команде, указывая в ту сторону: “Ребята! Там поднимают русский флаг!” Нужно было слышать, каким единодушным “ура” мне ответили. “Поздравляю!” Новое “ура”. “Спасибо!”

Замечательнее всего, что этот трехчасовой бой был слышен в то же время тремя эскадрами, которым раскаты грома бомбических орудий дали мысль, что происходит генеральное сражение, а они связаны по рукам и ногам безветрием и не могут принять участия. Одна из эскадр была вице-адмирала Нахимова, другая – та, которую вице-адмирал Корнилов оставил под флагом контр-адмирала Новосильского и которую быстро приблизил попутный ветер, и третья, турецкая, которую искал взятый пароход, и оказалось, что командовавший ею Гуссейн-паша не только также слышал эти выстрелы, но с салинга его видно было, что бой происходит между двумя пароходами.

К концу боя нашего задул мягкий ветерок, а когда пленных перевезли на “Владимир” и наша стрелковая партия заняла караул у крюйт-камеры и по всему пленному пароходу, а партия, назначенная по расписанию к заделыванию пробоин, хлопотала вокруг взятого парохода, чтобы привести его в состояние продолжать путь, с салинга закричали, что видны две эскадры! Одна была к стороне берега, другая несколько ближе первой к нам. Пленные показали, что у них в море две эскадры. Которая же наша из видимых? Это сделалось самым интересным вопросом. Имея в руках избитый приз и своих людей, утомленными продолжительной работой у тяжелых орудий, не обедавшими (до шести часов вечера) и не евшими ничего с шести часов утра. Когда я спустился в каюту доложить об этом Корнилову, он лежал усталый на диване. “Что бы вы сделали, если бы меня не было здесь?” – спросил он. “Пошел бы к ближайшей и, опознав ее, действовал бы, смотря по тому, чьей она окажется”. – “Так и делайте”».

Из воспоминаний лейтенанта Баратынского: «Подойдя к призу, мы узнали, что едва державшиеся вместе обе половины руля его отломились совсем одна от другой и что он с неимоверным трудом правит посредством руль-штенкелей. Мы взяли его на буксир и воспользовались этим временем, чтобы послать туда нашего медика, только что кончившего операцию и перевязку своих и перевезенных с приза раненых, в числе которых был старший офицер пленного парохода. Медицинские пособия были необходимы на последнем, тем из его команды, которые по причине слишком тяжелых ран и увечий не были перевезены на “Владимир”. Большая часть из них не дожили до прибытия в Севастополь, хотя оставленный при них негр-лекарь мичманского чина очень усердно и ловко занимался их ранами и не без причины пользовался их доверием.

Вместе с медиком нашим съездили туда двое из пленных офицеров, чтобы привезти товарищам своим платья, подушки и одеяла, а комиссар египетский был послан привезти для своей команды белых сухарей и рису, так как пища русских матросов не шла им в горло. Что касается до офицеров, они прекрасно пообедали за столом нашего адмирала».

Корнилов в донесении князю Меншикову об этом бое писал: «Капитаны, офицеры и команда парохода “Владимир” вели себя самым достойным образом. Капитан-лейтенант Бутаков распоряжался как на маневрах; действия артиллерии были и быстры, и метки, чему лучшим доказательством служат разрушения, ими произведенные на неприятельском судне».

Тем временем пересаженная на борт аварийная партия уже забивала пробоины и откачивала воду из египетского парохода. Как ни торопились, но ход пленник смог дать только через три часа.

На «Владимире» тем временем допрашивали пленных. Вскоре было выяснено, что пароход шел из Синопа в Пендераклию, куда доставлял какие-то важные письма. Что было написано в письме, знал лишь погибший капитан. По слухам же, в Синопе вот-вот ожидают большую эскадру с Босфора. В Пендераклию же «Перваз-Бахри» спешил не просто так, а чтобы встретить там фрегаты Осман-паши.

Новость Корнилова встревожила. Судя по всему, события начинают развиваться стремительно, и дорога каждая минута, а он здесь застрял с призом, который теперь надо тащить в Севастополь.

Наконец двинулись. И сразу новость – вдалеке обнаружены сразу две эскадры. Первая на юге, вторая на западе. Одна из них была явно нахимовской, то другая могла быть только турецкой.

После недолгого совещания было решено идти на турок, начать с ними перестрелку, а потом отходить, наводя на Нахимова.

Но чем ближе «Владимир» подходил к неизвестной эскадре, тем больше сомнений оставалось, что это турки. Уж слишком четко держались корабли в строю, уж слишком туго был обтянут такелаж.

Наконец вглядывавшийся до боли глаз в зрительную трубу Бутаков оторвался от нее:

– Головным, ваше превосходительство, «Константин», за ним в кильватере «Три святителя» и «Двенадцать Апостолов». Остальных еще не различить.

Сомнений не оставалось: перед Корниловым была эскадра контр-адмирала Новосильского.

– Курс на эскадру! – велел Корнилов.

– Ваше превосходительство! – деликатно прокашлялся Бутаков. – У нас угля в обрез до Севастополя!

– Как-нибудь дотянем! – отмахнулся Корнилов. – Надобно Федора Михайловича предупредить, что турки ожидаются у Пендераклии.

Вскоре сигнальщики увидели многочисленные паруса.

– Несомненно, это эскадра! – заключил Бутаков, наведя на них подзорную трубу. – Но чья?

Обнаруженная эскадра оказалась своей. Это был Новосильский.

Когда в пятом часу вечера «Владимир» подошел к эскадре Новосильского, он был встречен криками «ура». Корнилов приказал Бутакову обойти все суда и продемонстрировать первый приз в только что начавшейся войне. Это вызвало еще больший восторг у офицеров и матросов эскадры.

Корнилов предупредил Новосильского о присутствии в море турок, указал ему наиболее вероятное место нахождения Нахимова. Кроме того, Новосильскому было приказано усилить, если потребуется, эскадру Нахимова двумя двухдечными кораблями, а самому со 100-пушечными следовать на пополнение запасов в Севастополь.

С «Перваз-Бахри» тем временем спешно перегружали уголь на «Владимир», иначе пароходофрегату до Крыма было уже не дойти.

Историк пишет: «В 4 часа дня, едва только успели привести взятый пароход в состояние, возможное для продолжения плавания в Севастополь, на горизонте “Владимира” появились две эскадры. Одна, турецкая, – на юге, которую Корнилов вновь принял за эскадру Нахимова, другая же шла от запада, т. е. в направлении, данном отделившейся 4-го числа от Корнилова эскадре Новосильского. Но Владимир Алексеевич, предполагая, что это могла быть также и эскадра турецких фрегатов, пустив приз плыть по румбу в Севастополь, направился к этой сомнительной эскадре, в действительности оказавшейся принадлежащей Новосильскому».