Расщепление. Беда - Фэй Уэлдон

Джелли исполнила ее желание. Она сыграла вступление к «Иисус, блаженство мира». Рояль был расстроен просто на удивление. Ее пальцы спотыкались на клавишах, но никто словно бы ничего не замечал. Что бы она ни делала, эти люди намеревались ее одобрить. Вдохновение возносилось к потолку и отражалось от него совсем глухо. Ноты, ею извлекаемые, никоим образом не могли вознестись и слиться с музыкой сфер, где их законное место. Ей стало ясно, что она потерпела неудачу со своей жизнью. С другой стороны, едва ли по своей вине.

— Твой отец играл нам такие прелестные мелодии из «Нищего принца», когда мы были маленькими, — сказала Мэри.

— Почему ты не скажешь своей дочери всю правду, Лавендер? — сказал Джеральд Хэзерли. Он доел последний бутерброд, его правая рука взметнулась, и он завладел ногами дочери вдобавок к жениным. Все трое радостно повизгивали.

— Да, пожалуй, — сказала миссис Хэзерли. — Вреда теперь не будет. Чуть ты подросла, Джелли, так вовсе перестала замечать своего отца; что он в комнате, что нет, тебе было все равно. Он устроил тебя в Королевский колледж, но ты туда и не заглянула, а вместо записала эту пластинку. «Свихнутую целку». Музыку он бы еще как-нибудь выдержал, но тут кто-то прислал ему текст. Ну и, как ни грустно, он умер через две-три минуты, сидя в этом самом кресле, вон там.

— Ты хочешь сказать, что я убила своего отца? — спросила Анджелика.

— Да нет же, милочка. Это сделал тот, кто прислал текст. По-моему, прислала его первая жена Джеральда. Она бывала такой злобной!

— Я вспомнила! — сказала Ангел. — Я вспомнила, как ты сказала мне, что он умер, а я тебе сказала: «а как ты сумела заметить разницу?» и засмеялась, и ты меня ударила и назвала чудовищем. И ты была права: я его убила и еще сострила насчет этого.

— Что же, милочка, — сказала миссис Хэзерли, — не спорю, поступила ты не так уж хорошо. — И она взвизгнула и засмеялась, потому что мистер Хэзерли принялся щекотать ей ногу, а Мэри взвизгнула «и меня, меня» и придвинулась еще ближе.

— Но ведь, с другой стороны, — услышала Ангел от своей матери, — подумав над этим, я поняла, почему ты сказала про то, что разницы особой не было. После того как хор распустили — теперь больше никто не хочет слушать настоящего пения, — твой отец из года в год сидел в этом кресле и смотрел прямо перед собой. А я всегда была веселой девочкой. И мне это не подходило. Я же вышла за него только из-за тебя. И он очень о тебе заботился, если учесть, что ты не его дочь. И я уверена, он сейчас с небес улыбается мне и рад моему счастью.

— Бедная девочка совсем расстроилась, — сказал Джеральд Хэзерли. — Побелела как полотно.

— И неудивительно, — сказала Мэри с некоторым сочувствием. — Я бы не хотела дожить до наших лет и вдруг узнать, что я не дочь собственного отца.

Джелли вспомнила, почему Мэри ей никогда не нравилась. Сигареты за велосипедным навесом, поездки на велосипедах в лес.

Окна коттеджа выходили прямо на улицу. Рам остановил лимузин прямо напротив, так что мог видеть в окне Джелли и всю семейную сцену.

— Но ведь ты же знала, верно, Джелли? — сказала миссис Хэзерли. — В глубине сердца ты знала? Конечно же?

— Да нет, не знала, — ответила Джелли, — мне же никто не сказал.

Она мотнула головой на Рама, и он проехал дальше.

— Тебе нехорошо, милочка? — спросила ее мать.

— По-моему, я съела лишнего, — сказала Анджелика. — Меня прямо душит! Так кто же тогда мой отец?

Лавендер продолжала уклоняться:

— Я была не из тех, кто бегает за социальным пособием, а потому мне нужно было выйти замуж, и тут подвернулся Стивен. Он был такой добрый. И несчастными мы не были, не думай; но он был намного меня старше. Вот чем мы кончали в те дни — матери-одиночки вроде нас. Мы выходили замуж за кого-нибудь много старше, чтобы иметь крышу над головой, где вырастить ребенка. Забудь про секс. От секса, как нам казалось, ничего, кроме неприятностей. То есть так мы думали. Конечно, мир стал теперь совсем другим. Когда дело доходит до материальной поддержки, пожилого мужчину заменяет государство.

— Мне ты не объяснила, — сказала Анджелика. — Ты должна была мне объяснить.

— Я думала, ты догадаешься сама, — сказала Лавендер. — Ну и все, Анджелика, милая. Больше тебе ничего знать не надо.

— Нет, надо. Ты должна мне объяснить. Кто мой настоящий отец?

— Во всяком случае, не фонд спермы, — сказала ее мать. — Вот этого я бы стыдилась. Я была совсем юная. И просто сорванец. Футбольная болельщица. Нас собралась небольшая компашка. Мы мечтали попробовать всю команду. Но всех — ни одной не удалось.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, кто был моим отцом?

— Они все были красивые ребята. Я не знаю, как и что происходит, но, может, в тебе есть понемножку от каждого?

— Нет, мама, так не происходит, — сказала Анджелика. — Сколько?

— Около шести, Джелли, — сказала Лавендер.

— Не называй меня Джелли, — сказала Анджелика.

— Это твой отец придумал назвать тебя Анджеликой. Мне это имя никогда не нравилось. Когда ты начала разговаривать сама с собой, я ему сказала: ну и чего ты удивляешься? Это имечко можно разделить на десяток уменьшительных, я ему говорила, но он всегда сам все знал.

— Не называй его моим отцом.

— Он был хорошим человеком и хорошим отцом тебе. Не отрекайся от него, не оскорбляй его.

— А после какого матча это случилось, мам? — спросила Мэри. — Господи, Джелли ведь может быть от кого угодно!

— Не называй ее так, она тебе не мам, — сказала Анджелика. — Она моя мам.

— Мэри, не злобствуй! Иногда ты до того похожа на Одри, — сказала миссис Хэзерли. — Или ты не видишь, что бедняжка Анджелика расстроена. Я правильно сделала, что ничего ей раньше не говорила. Есть вещи, которые лучше не вытаскивать на свет.

— По мне, детка, что бы ты ни делала, все правильно, — сказал Джеральд Хэзерли, когда-то цвет Ассоциации учителей и родителей, а теперь мужчина в самом цвете лет. Его рука забралась жене под юбку так высоко, что она взвизгнула, а Мэри сказала мягко: