Ричард Длинные Руки - гроссфюрст - Гай Юлий Орловский

— Хорошо, хорошо…

Он поднялся, ушел в темноту, и через минуту во всех концах лагеря раздался такой бодрый зов труб, что будь мы поближе к столице, там бы подняли тревогу.

Воины вскакивали ошалелые, сталкивались лбами, хватались за оружие и торопливо осматривались безумными глазами в поисках напавших турнедцев.

Ко мне подбежал граф Буркгарт, очень недовольный, лицо брезгливо-брюзгливое.

— Что случилось?

— Подъем, — велел я. — В колонну по двое!.. Быстрый марш на столицу!

— Но… какая необходимость?

Я повернулся к нему и посмотрел зверем.

— Граф, — проговорил я медленно и зловеще, — вы в самом деле полагали, что это король Фальстронг был строг и беспощаден?

Он побледнел, отступил на шаг.

— Простите, ваша светлость. Сейчас все будет готово к выступлению.

Я кивнул, он исчез, некоторое время в суматохе и топоте слышался его требовательный голос, наконец отдалился и растворился в конском ржании, звоне металла, хриплых спросонья криках.

Люди успели отдохнуть разве что наполовину, кони и того меньше, и остаток ночи мы двигались то на рысях, то шагом, а когда на востоке забрезжила светлая полоска приближающегося рассвета, на фоне звезд проступили башни столицы Варт Генца.

Ко мне подъехал граф Буркгарт, взгляд его тоже устремлен на город, проговорил виновато:

— Прошу простить меня, ваша светлость…

— За что?

— За глупый вопрос, — сказал он с неловкостью. — Я бы не решился будить усталых людей, что только-только заснули. Но вы правы, лучшего времени ворваться в город не выбрать… Самый сладкий и крепкий сон — под утро.

— Вы бы разбудили, — буркнул я, — если бы отвечали за них.

Он покачал головой.

— Вряд ли. Для этого надо быть человеком с… жестоким сердцем. Но мягкосердечных правителей, сэр Ричард, не бывает! А если есть, страна под их правлением страдает… Потому вы правы, а я нет. А иду я за вами потому, что вы вину берете на себя.

Я ответил нехотя, стараясь не встречаться с ним взглядом:

— Знали бы вы, чего мне это стоит! Но вам ничего не грозит, а меня гоняют, как бездомную собаку. Поневоле тут… проверьте готовность и… двинемся полегоньку. Действуем, не отклоняясь от плана. Вы захватываете город, быстро и жестко зачищаете его от сторонников принца Эразма, ясно?.. Граф, я вам доверяю, но все же повторите приказ!

Он помялся, ответил глухо:

— Мы должны ударить на отряды, что расположены между дворцом герцога Людвига фон Эрлихсгаузена и домом графа Брайана.

— И?

Он договорил со вздохом:

— Если понадобится, то и ворваться в их дома, чтобы довершить, как вы говорите, наше благородное деяние…

— Хорошо, — одобрил я жестко. — Помните, граф, сейчас война! А неповиновение в такое время — измена!.. Из каких бы прекрасных побуждений вы ни отказались исполнить приказ. Потом вас, возможно, реабилитируют, а меня проклянут демократы, но сейчас мы строим огнем и мечом гуманное и правовое государство!

Он сказал обидчиво:

— Ваша светлость! Чего бы я пошел с вами, если бы думал, что вы не правы?

— Спасибо, граф. Действуйте.

— А… вы?

Я небрежно отмахнулся.

— С небольшим отрядом постараюсь пробраться через стену и открыть ворота. А дальше мне понадобится не больше сотни крепких ребят в доспехах и с мечами в недрогнувших руках. Да еще с десяток арбалетчиков на случай, если кто во дворце успеет напялить доспехи… хотя, надеюсь, не успеют.

Он охнул:

— Ваша светлость! Вам нельзя так рисковать!

Я пожал плечами:

— А что я теряю? Мне сейчас пан или пропал. Грудь в крестах или голова в кустах… Ну, это такие боевые заклятия… Эй, Шнайдер! Поди-ка сюда…

Шнайдер подбежал не один, с ним те же пекарь, ткач, каретник и кузнец, то есть Беккер, Вебер, Вагнер и Шмидт, а сам он — портной, судя по имени, так что у таких нет рыцарского гонора, когда то исполнять не хочу, а это не буду, достоинство не позволяет, эти сделают все, что велю, как я запомнил сразу, с первой нашей операции, слушаются истово, гордые до невозможности.

Я с ними тогда захватил башню Прибрежную, еще ее называют замком и даже крепостью, турнедцы — чтобы пугать соседей, а вартгенцы — хвастаясь ловкостью, с которой взяли в бою, не потеряв ни человека.

Фальстронг щедро наградил и пообещал освободить их деревни от налогов навеки, а сейчас я туманно намекнул, что в моих силах дать им дворянство…

В слабом утреннем свете под покровом густого тумана, когда и друг друга почти не видим, подобрались к городской стене слева от ворот, я осторожно взял лук и наложил стрелу.

Шнайдер шепнул с беспокойством:

— Далековато, ваша светлость…

— Зато ветра нет, — ответил я. — Не снесет…

Он вздохнул, не очень-то веря в способность благородного человека пользоваться простонародным оружием, я же следил за движениями часового, рассчитывая его шаги, чтобы не только заорать не успел, но и опустился прямо на стене, где и устроился для дежурства, нам только грохота падения тяжелого тела в металлическом доспехе недостает…

Стрела сорвалась в темноту, я спешно ухватил другую и быстро-быстро вставив расщепом в тетиву, рывком оттянул до уха.

Часовые и здесь по двое, явно Гиллеберд настоял, чтобы удвоили стражу. Стрела ударила одного в горло, его колени подломились, он начал опускаться на камень, второй оглянулся, ощутив неладное, мы увидели его испуганное лицо, рот начал открываться для истошного вопля тревоги.

Стрела ударила в рот, грузное тело повалилось на труп своего напарника, мы увидели блестящий кончик, высунувшийся из затылка.

— Ваша светлость! — прошептал восхищенный Шнайдер.

— Я еще и крестиком вышивать умею, — ответил я. — Наверное… Вперед!

Но они и без моего подталкивания уже бегут, пригибаясь, к стене. Я почти не пригибал голову, туман настолько плотный, а в низинах его столько, что и всадника скроет, в такое время часовым нужно прислушиваться к каждому подозрительному шороху…

Шнайдер и Беккер забросили веревки с крюками, а я превратился в слух и уже хотел подбежать и быстро лезть наверх, как вдруг из башенки распахнулась дверь. Вышел плотный осанистый воин, явно не рядовой, икнул и вытаращил глаза: прямо перед ним за край стены ухватилась рука, а за нею поднялась и голова…

Он открыл рот для вопля и выхватил меч, Шнайдер сжался, готовый к тому, что острое лезвие отсечет голову, спрыгивать обратно — тоже смерть… над ним хрюкнуло, это моя стрела пробила охраннику горло и вышла с той стороны.