Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Кэтрин Уэбб

Лия продолжила путешествие, неслышно переходя из комнаты в комнату, как будто опасаясь кого-нибудь потревожить, хотя в комнатах, похоже, много лет никто не жил. В них стояла случайная мебель, лежал ненужный хлам (в одной спальне оказалось три стула-туалета для инвалидов и магазинный манекен), отсыревшие картонные коробки с книгами и журналами, одеялами, игрушками и кухонной утварью. Комнаты в мансарде, похоже, служили чуланами не один десяток лет. Коробки и сундуки возвышались кривыми башнями в три ряда. Лия добралась до окна в одной из этих спален, чтобы оценить их вид. На подоконнике стоял запыленный старый ящик для фруктов, в который запихнули стопку картинок в рамках, большинство из них были без стекол. Лия смела несколько мумифицированных мух и пригляделась. Выцветшие акварели; небольшая гравюра Карла Первого; еще одна — с котятами, играющими клубком; вышивка (слова девиза так выгорели, что она с трудом смогла прочитать) с небольшой полосатой кошкой в уголке, выгибающей спину среди цветов; фотография дома, сделанная сепией, с подписью «Дом викария в Коулд-Эшхоулте, 1928 год», аккуратно напечатанной внизу. Лия взяла эту фотографию и понесла вниз, чтобы показать Марку.

Нижний этаж был лучше обустроен, однако на всем лежала печать давнего запустения, отчего Лию охватила легкая грусть, как будто она сама, как этот дом, затосковала по людям, которые жили здесь когда-то. Дверь, ведущая, по-видимому, в подвал, была заперта, и Лия с сожалением отошла, подергав ручку. Она вернулась в кухню, где Марк включил крошечное радио, и помещение заполнилось голосами дневных новостей. Марк стоял у плиты, повернувшись к ней спиной, и с бесстрастным видом жарил омлет. Лия опустилась на стул, и Марк резко развернулся, когда она стукнулась коленом о стол.

— Среди ваших знакомых, случайно, нет журналистов, которые пишут о недвижимости? Наверное, придется выставлять дом на продажу. Какое-то время я надеялся, что отец вернется сюда, но зря. И чем быстрее мы свыкнемся с этой мыслью, тем лучше, — проговорил он рассеянно, как будто она и не уходила из кухни.

— Журналистов, которые пишут о недвижимости? Я уже говорила, что не работаю в газете. Я фрилансер, — осторожно напомнила ему Лия.

Настроение, захватывая его целиком, кажется, менялось у него, как облака на небе в ветреный день. Даже сейчас, когда он стоял к ней спиной, было заметно, насколько он напряжен. Лия отодвинула письма Эстер Кэннинг и положила сбоку фотографию дома, не зная, что сказать.

— А что с вашим отцом? Он болен? — спросила она, не успев прикусить язык.

Марк снова посмотрел на нее, словно пытаясь прочесть ее мысли. Его взгляд смягчился, лицо обмякло.

— Он в доме престарелых.

Лия всматривалась в Марка, пытаясь угадать его возраст, чтобы вычислить, сколько лет может быть его отцу. Марк заметил ее пристальный взгляд, коротко и горько улыбнулся:

— Ему семьдесят, на тот случай, если вам интересно. Только у него раньше времени возникла деменция.

— О-о-о! Мне очень… правда, очень жаль это слышать.

— Это такая пакость. Страшная, отвратительная вещь, которая случилась с хорошим, добрым человеком, и это несправедливо. Впрочем, как и жизнь в целом. Когда я навещал его в последний раз, он вообще меня не узнал, — монотонно проговорил Марк, подходя тем временем к столу со сковородкой и раскладывая омлет на тарелки.

— Спасибо, — пробормотала Лия.

— На здоровье. — Он сел напротив и принялся есть омлет так, будто Лии вовсе не было здесь: взгляд снова устремился в пустоту, челюсти двигались механически.

Лия взяла вилку и медленно принялась за еду. Омлет снизу пригорел, грибы не прожарились и торчали, жесткие и сухие, из яичной массы. Она из вежливости ела, стараясь улыбаться, и наблюдала, как Марк тщательно прожевывает сырые грибы; постепенно его внимание снова переключилось на нее.

— Редкостная гадость у меня получилась, — сказал он наконец, и Лия сочувственно улыбнулась. — Ну ее к черту, пойдемте в паб.

После более-менее сносного обеда из пива с бутербродами они отправились на заливные луга. Дождь прекратился, небо приобрело оттенок китайского фарфора, пухлые белые облака клубились прямо над головой, пока они шли по тропинке вдоль озера, уходя все дальше от канала. Почва чавкала под ногами, дерн пружинил в стоячей воде.

— Этих озер, вероятно, еще не было, когда Эстер писала свои письма и были сделаны фотографии с феями, — сказал Марк, шагая вперед с засунутыми в карманы руками.

— Откуда они взялись?

— Затопили гравийный карьер, почти весь. Хотя кое-где в здешних местах гравий до сих пор добывают. Раньше выгодное было дело. — Он чихнул — у них обоих из-за холодного ветра текло из носа. Марк даже раскраснелся, глаза блестели, отчего он казался оживленным.

— Думаю, тогда эти места были более открытыми. Меньше тропинок и полей, больше общинных земель и заливных лугов, — предположила она.

Марк пожал плечами:

— Возможно. Это часть реки. Она петляет на всем протяжении, впадая в канал и вытекая из него между Ньюбери и Редингом. Иногда река и канал сливаются в одно русло, иногда расходятся. И по всему течению встречаются небольшие притоки и озера.

— Видимо, вероятность того, что дерево с фотографий сохранилось…

— Близка к нулю, я бы сказал. Оно и на фотографиях выглядит старым, а если оно было старым сто лет назад… Даже если его не срубили, оно должно было рухнуть само, — сказал Марк.

Он остановился, чтобы снова свериться с фотографией. В кабинете отцовского дома они обнаружили экземпляр брошюры, написанной его прадедом Альбертом Кэннингом, где рассказывалось о фотографиях и обстоятельствах съемки. Там же были и две фотографии, которые Лия видела в интернете, и еще две, на которых фигура была видна хуже.

— Так, вдоль канала ряды высоких деревьев, как здесь, и река раздваивается. — Он повернулся к ней и пожал одним плечом. — Мы никогда не узнаем, те ли это деревья, однако очень похоже на то. И луг идет вниз, в точности как на фотографии. Это место будет ничем не хуже, — сказал он, передавая Лии брошюру и осматривая окрестность.

Лия еще раз внимательно вгляделась в фотографию, затем подняла глаза. Марк был прав: пейзаж вокруг действительно похож на тот, что изображен на фотографии, как и любой другой, виденный ими за утро. Солнце казалось необычно ярким после стольких дождливых дней, и она прикрыла глаза брошюрой. Ручей, бежавший у ног, был чистый и быстрый, он деловито спешил вперед, прорезая себе путь среди травы. На дне виднелись коричневые и оранжевые камешки, обломки серого и белого кремня, пучки зеленых водорослей, струившихся вместе с течением. В короткой траве виднелись катышки овечьего и кроличьего помета, живая изгородь поодаль была испещрена кроличьими норами. Внезапно наступила весна, как будто потребовалось лишь солнце, чтобы Лия это увидела. Одуванчики с пушистыми желтыми венчиками, маленькие белые маргаритки, какие она знала с детства, крошечные пурпурные цветочки с пушком на листьях, каких она никогда не видела. Она нагнулась и подняла с земли палку, бросила в воду, глядя, как ту стремительно уносит течение. На другом берегу вспугнутый фазан рванул с места, удирая от них, потешно вскидывая на бегу ноги. Лия улыбнулась и глубоко вдохнула. Воздух был сырой и прохладный, с привкусом земных недр и мягкой дождевой воды, зато солнце у нее над головой струило тепло, чудесный поток жара, какого она не ощущала с самого сентября. Она попыталась себе представить призрачный свет с фотографии, заливающий яркий пейзаж перед ней. Возможно, фотограф использовал какой-нибудь светофильтр? В самом деле, непохоже, чтобы там был туман, одно незнакомое, неяркое свечение, которое смягчает все линии таким образом, чтобы поселить сомнение. Сомнение или уверенность? Лия снова набрала в грудь побольше воздуха, наполняя легкие до предела.