Блокада - Сергей Малицкий

Богл поделился на части. Отдельно упал тесак с отсеченной кистью. Отдельно — закованная в сталь левая рука, перерубленная между локтем и плечом. Отдельно — голова.

Безликая охнула, завыла и застучала каблуками, убегая прочь.

— Поливать надо опилки, — чихнул Пустой, вытирая лезвие меча тряпицей. — Коркин, забери тесак — хорошая сталь, две рессоры на него пошли, точно тебе говорю. Чин! — Механик поднял голову. — Жду у машины. Я тороплюсь.

Зал напряженно молчал.

Чин оказался великаном. Только его огромные ноги и задняя часть, которой хватило бы, чтобы поддерживать даже тушу Фёкла, на уровне внушительного брюха сужались, превращаясь в туловище седого карлика. Но даже при таком несуразном телосложении охранники рядом с ним казались мальчишками.

— Есть приходится постоянно, — кивнул Чин, закидывая в рот очередной шарик хлеба. — Иначе я рискую однажды испражнить нижней частью верхнюю.

Коркин помогал Филе. Тот снимал с тяжелого пулемета, который весил, пожалуй, как два коркинских ружья, промасленную ткань и придирчиво осматривал составные части диковинного устройства. Два запасных магазина, напоминающих низкие, выщербленные с одной стороны бочонки, и корзинка с гранатами лежали тут же, на крыше вездехода.

— Получится, — наконец кивнул Филя Пустому, который передавал стражникам Чина одну за другой глинки. — Станок встанет за люком, крепить буду на три точки. Пулемет вращается во все стороны, стрелок может находиться с одной стороны, привод удобный, но будет торчать из люка по пояс.

— Ничего, — проворчал механик. — Наденем на голову ему котел. Или вот нынешний властитель за лишнюю глинку продаст нам каску одного из стражников.

— Непременно, — обрадовался Чин. — А уж за три глинки предоставлю и доспех для стрелка. Но не пробовал его — под клинок не подставлял.

— Снимать как? — поднял голову Пустой. — Аппарат вроде не слишком тяжелый?

— Вся тяжесть в станке, — кивнул Филя. — Но он легко отсоединяется. Муфты разъемные.

— Думаешь всю орду перебить? — прищурился Чин. — А то оставайся. Будешь у меня главным охранником. Орду можно перебить и здесь. К тому же, пока она до площади доберется, проредится. Народ в Городе ушлый. Ну ты заметил.

— Не останусь, — мотнул головой Пустой, отдавая последнюю глинку. — Ты еще проводника обещал.

— Скоро будет, — кивнул Чин. — Мое слово твердо. Иначе бы не сидел здесь. Почему тебя Богл назвал Мот? Тебя на самом деле так зовут?

— Нет, — ответил Пустой, снимая со лба черную ленту. — Не знаю своего имени, но вряд ли. Я бы почувствовал. Хотя имя это я уже где-то слышал. А вот кто такой Галаду, хотел бы знать.

— Плюнь, — махнул рукой Чин, — не забивай голову. Это как бы дух Мороси. Ну детей пугают: не будешь слушаться — за тобой Галаду придет. Но ни за кем никто не приходил. Галаду не приходил. У нас тут и без Галаду нечисти хватает. Беляки из-за пленки пока не лезут, зато собачники из-за льда выползают. Мало им дани на мосту — хотят и плату взять, и бесплатно пожрать. Да и прочая нечисть шебуршится: в развалинах, в увалах.

— Я заметил собачников, — кивнул Пустой, спрыгивая с машины. — В зале была парочка с псами на роже.

— Но они не на тебя охотятся вроде? — прищурился Чин. — Пока не на тебя. А там — кто его знает, как что обернется.

— Я ищу человека, на которого они охотятся, — заметил Пустой и поставил в машину принесенную Коббой флягу с водой.

— Ищешь — значит, найдешь, — пожал плечами Чин и неуклюже развернулся. — Ладно. Я, конечно, в твои сказки насчет базы светлых не поверил, но пытать не буду. До полудня еще час, в полдень проводник будет здесь. Каску и доспех сейчас принесут. Если что, не поминай злым словом, я тебе все одно благодарен. О том, как ты Богла срубил, теперь легенды будут рассказывать, а я все своими глазами видел. Только чистый так сражаться не может. Богл до тебя за сотню лучших бойцов покрошил. Сдается мне, что и ты тоже переродок.

— Внутри — может быть, — пожал плечами Пустой.

— Ну-ну, — вновь набил рот булочками Чин и в окружении охранников, четверо из которых тащили ящик с глинками, побрел к своему логову.

— Ну что делать-то будем? — крикнул Филя. — На пулемет уйдет полчаса. Потом мы с Коркиным набьем магазины. Аппарат в порядке, но стрельнуть бы не помешало. Дальше что?

— Ждать, — отозвался Пустой. — Сколько у нас патронов на эту штуку?

— Тысяч пять, — прикинул Филя. — Половина с картечью. В магазин входит около тысячи. Ну и для Коркина ружья еще запас есть.

— Набивай картечью, — сказал Пустой. — Поможет тебе Рашпик. Кобба с Руком пусть посторожат машину, чтобы вам головами не крутить попусту. Я с Коркиным и Яркой пройдусь по площади. И Сишека возьму. Надо присмотреться к местному народцу, да, может, поспрашивать кое о чем. Да прикинь какую-нибудь подставку, если придется пулемет без станка использовать. Ножки, что ли. Включи голову.

Коркин шел за Пустым с гордостью. Еще бы! Народ в рядах, через которые проходил механик, тут же почтительно замолкал, бродяги рассыпались в стороны, а цены на лотках мгновенно уменьшались. На плече у скорняка висело внушительное ружье, за руку его держала красавица Ярка, а позади пыхтел с тележкой Сишек, на которую Пустой бросал неуместные в летнее время теплые одеяла. По всему выходило, что хоть Коркин и не ровня Пустому, однако все одно и не слуга. А уж если вспомнить, что с левой стороны на поясе Коркина болтался, отстукивая колено, тесак Богла или Фёкла, то были все основания для того, чтобы задрать нос да смотреть вокруг себя с важным прищуром.

— А ну-ка, — обернулся к Коркину Пустой и, когда тот шагнул вперед, выпустив теплую ладошку Ярки, наклонился к его уху. — Скорняк, не позволяй глупости и важности сожрать твои мозги. Смотри вокруг, да не только затем, чтобы приглядывать за врагом. Хотя за нами следят двое собачников и с десяток переродков не отстают от нас, хоть и следуют двумя рядами правее. Посмотри на того же Сишека.

Коркин растерянно обернулся на старика, который толкал перед собой тележку, раздраженно сдвигая набок собственный тесак.

— Сишек опять едва стоит на ногах, — заметил Пустой, — но уверяю тебя, Коркин, что он видит все.

— У тебя голова болит, — вдруг прошептал Коркин, залившись от стыда краской.

— С чего ты взял, — напряг скулы механик.

— Зрачки расширены, — ответил скорняк. — И испарина на висках. И веки дрожат. Бабка моя целительницей была.

— У меня всегда болит голова, — шепотом отчеканил Пустой. — Сколько себя помню. Меньше, больше, но всегда болит. Вот, держи. — В ладони Коркина звякнули монеты. — У Ярки порты на коленях протерты. И куртка оборвана вся. Рубаха просвечивает на спине. Платка приличного или колпака нет. Да и белье бы не помешало: стирает каждый день по возможности и сырое на себя надевает. Я буду о ней беспокоиться или ты? Да и бусы бы ей пошли. И уши у нее проколоты. А сережек нет! Будь мужиком!