Сын синеглазой ведьмы - Георгий Смородинский

В этот миг земля задрожала так, что мы едва не упали. Из вершины горы выплеснулось облако белого дыма, который тут же покатился вниз, скрывая под собой камни и текущую лаву.

— Вот видишь, я не могу… — кивнув на гору, с горечью в голосе произнесла мать и, положив мне на плечо ладонь, на мгновение прикрыла глаза. Руку тут же обожгло диким холодом, так, что я едва сдержался от крика.

— До свидания, Рони! Я буду ждать тебя здесь, — прошептала мама, и мир погрузился в непроглядную ночь…

⁂

Сознание прояснилось, и я понял, что лежу на соломенном тюфяке, уткнувшись лицом в грубую ткань. Во всем теле противная слабость, глотка пересохла, шея болит, руки затекли так, что не чувствуются. Ещё не до конца отойдя после видения, я попытался сообразить, что, собственно, происходит, и вдруг в панике понял, что не чувствую эфира. Твари! Эти уроды оглушили меня в саду у дядьки Освальда и повесили блокирующую Печать. Судя по моему состоянию, с тех пор прошло уже несколько дней, но… почему я тогда жив? Почему меня не убила Печать Льда? Что тут вообще происходит?

Чувствительность наконец вернулась к рукам, и я понял, что они связаны за спиной. Впрочем, парой заученных движений веревки удалось быстро сбросить. То ли тюремщик не сильно старался, то ли так и было задумано, но меня это мало заботило, поскольку пить хотелось так, что ни о чем другом просто не думалось. Избавившись от пут, я перекатился на спину, сел и тут увидел кота.

Он сидел в шаге от металлической двери с зарешеченным окном и, обернув хвост вокруг лап, спокойно за мной наблюдал. Заметив мой взгляд, кот опустил голову, встал и, потянувшись, исчез. Бесово дерьмо! Я потряс головой, отгоняя видение, затем быстро оглядел камеру и на небольшой полке под потолком заметил железную флягу.

Светлые, очевидно, понимали, в каком состоянии я очнусь, и позаботились об этом заранее. Разумеется, не из благих помыслов — просто так я охотнее заговорю, ну и за водой лишний раз бегать, наверное, неохота.

Поднявшись на ноги, я прошёл по мягкому полу и, напившись, уже спокойно оглядел помещение. Небольшое. Примерно десять на десять шагов. Пол устлан соломенными матрасами с загнутыми у стен краями. Судя по всему, меня неслабо крутило, и все эти предосторожности потребовались для того, чтобы я не разбил себе башку до окончания следствия. Руки связали по той же причине, но в кандалы не заковали, а значит, прекрасно знают, кто я такой.

Голова ещё немного кружилась, но общее состояние улучшилось, и я, усевшись там, где стоял, попытался осмыслить ту задницу, в которой очутился.

Печать меня по какой-то причине не убила, но это слабо утешало, поскольку от смерти все равно не уйти. Местные ищейки прекрасно знают, кто убил в Агире ландкомтура Рэма и трех его псов. А ещё четверых патрульных в Ахаре и пятерых дураков на Южном тракте у Гента. Впрочем, этих мне даже не вспомнят — и одного высокопоставленного урода для казни достаточно. Лучше бы, наверное, было сдохнуть из-за Печати, но… Стоп! Пришедшая в голову мысль заставила меня поморщиться от досады. Ведь эти уроды спасли мне жизнь своим блокирующим заклинанием! Печать Льда была максимально изолирована от эфира, и только из-за этого я дышу.

Нет, благодарить тюремщиков никто, разумеется, не собирается, но если уж ни Хольда, ни Шама не забрали меня в свои Крепости, то побарахтаться, наверное, стоит. Сдохнуть-то я всегда успею…

Что еще? Этот сон… Зачем он мне приснился сейчас? Я не забыл тот день и прекрасно помню прощальные слова матери. Добраться до столицы герцогства и взять из хранилища колокол…

Незадолго до моего рождения произошло ещё одно извержение Седой горы. Не такое сильное, как то, свидетелем которого я оказался, но в деревне рассказывали, что землю потрясло хорошо. Во время того извержения, рухнувший с неба колокол, пробил крышу храма Отриса в Арде — городе, расположенном десятью лигами восточнее Седой горы. Монахи посчитали это знамением и отвезли колокол в Кенай. В тамошнем храме его почему-то вешать не стали, а передали на хранение отцу. Кто-то считает, что он прилетел прямиком из Крепости Светлого бога, кто-то думает, что его извергла Седая гора. Мать, рассказавшая мне эту историю, своего мнения на этот счёт не высказывала, но тут, скорее, странно другое. Эрина Отмеченная поселилась возле кургана сразу после того извержения, и меня она рожала уже там. Что ей мешало родить меня в городе, а потом уже приехать к кургану? До того, первого извержения, о могиле заботиться было не нужно? Или она как-то связана с этим колоколом?

Лично я до сих пор так и не понял смысла её прощальных слов. Что такое этот колокол, и зачем его нужно принести ко входу в курган? Что за этим произойдёт? Тот, кто спит в могиле, проснётся? Мама обещала ждать меня там, но, думаю, она не предполагала, что произойдёт после её слов. С того момента прошло уже больше двадцати оборотов. Кенай исчез вместе с курганом, и шансов вернуться туда не осталось. Освальда, скорее всего, казнят, и меня с ним заодно. Да, я, конечно, не сдамся, но без эфира, с блокирующей Печатью, в тюрьме — шансов у меня не так много. Можно попробовать договориться, но мне претит договариваться с орденскими ублюдками. Да и не станут они со мной говорить…

Ладно, я все равно пока не знаю, что конкретно мне хотят предъявить, так что гадать на эту тему не стоит. Гораздо интереснее, почему мне снова привиделся кот? Почему, к примеру, не лошадь? Ласточку-то я хотя бы подкармливал…

Додумать мне не дали. В коридоре за дверью раздались шаги, в камеру сквозь окошко заглянул охранник и, заметив меня, сидящего у стены, негромко ругнулся. Спустя какое-то время снаружи лязгнул засов, и на пороге возникли три крепких мужика в форме тюремной охраны. Без особых церемоний они стянули мне руки магической удавкой и усадили на принесённый табурет.

Я не сопротивлялся, поскольку в этом не было смысла. Да, возможно, у меня получилось бы убить всех троих и с заблокированными Печатями, но из тюрьмы так просто не сбежать. Ну а сидеть потом в камере в кандалах — тоже перспектива так себе.

Спустя пару минут в камеру зашёл длинноносый тип в одежде целителя. Придирчиво осмотрев мне лицо, он зачем-то заглянул в оба уха и, отойдя на пару шагов, поинтересовался:

— Рональд Кенайский, как я понимаю? Сын Эрины Синеглазой и герцога Харальда?

Я ничего не ответил. Много чести отчитываться перед этим уродом. Да, возможно, он присматривал за мной, пока я был без сознания, но плевать. Пусть лучше о болезнях побеспокоится, а не о том, как меня зовут.

Не дождавшись ответа, лекарь кивнул охранникам и ушёл. Те забрали у меня табурет и, приказав ждать, вышли следом за ним. Ждать пришлось четверть часа, пока в камеру снова не зашли те же охранники и, проверив удавку, вывели меня в коридор.

— На допрос, — буркнул один из них и подтолкнул меня в нужном направлении.

Пройдя тридцать шагов направо, мы поднялись на этаж и подошли к высокой железной двери в конце коридора. В какой-то момент один из охранников кашлянул, и в следующее мгновение откуда-то сверху прозвучал жуткий, душераздирающий вопль. Спустя пару тиков человек наверху захрипел, потом заорал что-то неразборчивое.