Когда мы верили в русалок - Барбара О'Нил

– Ну что ты все допытываешься? Это было ужасно, но было и прошло. Со мной все в порядке.

– Нет, не в порядке. – Он смахнул волосы с моего лба. – Ты все время грустишь и делаешь то, что в твоем возрасте недопустимо.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Знаю. Но, поверь, тебе станет легче, если ты кому-нибудь расскажешь об этом.

– Кому-нибудь? Психологу, что ли? – На моем лице отражается ужас.

– Да хотя бы мне.

Но я не могла. Знала, что он выдаст меня. Кроме меня самой, никто не смог бы сохранить в тайне столь страшный секрет.

* * *

Это воспоминание будоражит сердце, когда я произвожу инвентаризацию предметов посуды в большой буфетной Сапфирового Дома. Внезапно меня охватывает неизбывная тоска по Дилану, и это так больно, будто в душе кровоточит открытая рана. Я опускаюсь на холодный линолеум, обхватываю колени руками, и из глаз моих текут слезы.

Сейчас, думая о той девочке, какой я была, о девочке, едва вступившей в пору полового созревания, о девочке, которую мучили приступы страха, и она, чтобы подавить их, курила марихуану, опять прихожу в недоумение и возмущаюсь: какого черта? Почему он ничего не сказал моим родителям, даже если бы я разозлилась на него?

Но я также любила его, очень, очень сильно. А он аргументировал бы тем, что дал мне слово. Сам израненный, он по-своему пытался защитить меня.

Дилан, Дилан, Дилан. Пропащий, заблудший, непутевый. Все три женщины Бьянки пытались спасти его. Но ни одной не удалось.

А я так и вовсе его погубила. Дилан погиб по моей вине.

На следующее утро, часам к десяти, циклон движется дальше, оставив после себя высокую влажность. Выходит яркое солнце. Хавьер надолго не задерживается.

– У меня интервью, – сообщает он. Я все еще распростерта в постели. Он наклоняется и целует меня. – Ты вечером свободна?

На его волосы падает солнечный свет, и я впервые замечаю, что они у него не черные, а имеют очень теплый каштановый оттенок. Я провожу по ним ладонью, убеждая себя, что должна сказать «нет», но мне не хватает силы воли.

В любом случае, одна из особенностей страстного курортного романа – это фактор погружения.

– Нужно проверить свой календарь, – шучу я, – но, вроде бы, я должна быть здесь.

– Отлично. Мне посоветовали один израильский ресторан, он тут неподалеку. Не хочешь попробовать?

– Хочу.

Хавьер выпрямляется, заправляя рубашку.

– Чем займешься сегодня? Опять серфингом?

– У меня есть несколько идей, как найти сестру. Хочу их проверить.

Он застегивает пуговицы на рубашке, а я пытаюсь вспомнить, был ли у меня когда-нибудь мужчина, который носил отглаженные строгие сорочки с длинным рукавом.

– Ты уверена, что хочешь ее найти?

– Нет. – Я решительно подтыкаю под себя одеяло. – Но раз уж взялась за это дело, надо довести его до конца.

– Я искал ее вчера.

– Что? – хмурюсь я.

Хавьер наклоняет голову.

– Мигель давно уже здесь живет. Он дал несколько дельных советов.

Я сажусь в постели.

– Ты рассказал про нее Мигелю?

– В двух словах. Только то, что ты ее ищешь.

– Хавьер, это мое личное дело. С тобой я поделилась лишь потому, что мы… – Я пытаюсь сформулировать объяснение и издаю раздраженный вздох. – Не лезь.

Он ничуть не пристыжен.

– Есть хорошая новость. Он думает, что узнал ее.

– Плевать. Повторяю: это мое личное дело – не твое.

Словно не слыша меня, Хавьер берет с прикроватной тумбочки мой телефон и дает его мне.

– Забей мой номер и пришли свой.

Я сверлю его гневным взглядом.

– Что ты себе позволяешь!

Наконец он опускает голову.

– Ты сердишься, gatita? Я ведь только хотел помочь.

Долгое мгновение я просто смотрю на него. Во мне бушует буря негативных эмоций: я в полном смятении, расстроена, обижена за то, что посягнули на мои права. И в то же время понимаю, что меня сильно влечет к нему.

– Я не привыкла, чтобы мужчины мной распоряжались.

– Я не хотел…

– Пожалуйста, больше не лезь в мои дела, если тебя не просят.

Хавьер садится на кровать возле меня, убирает мне за уши волосы.

– Не сердись.

– Уже рассердилась. – Я шлепаю его по руке.

Смеясь, он пытается поймать мою ладонь – не получается.

– Прости.

– Я не шучу. Ты, что, не понимаешь?

– Понимаю. Клянусь. – Хавьер протягивает мне руку, ладонью вверх. – Больше я не стану тебе помогать.

Смягчившись, я хватаю свой телефон и набираю цифры, которые он диктует, потом звоню ему, чтобы мой номер остался в его телефоне. Тот сигналит на столе в кухне.

– Готово.

Его лицо медленно расплывается в благодарной улыбке.

– Тогда до вечера.

Я поворачиваюсь на бок, провожая его взглядом. Мое тело разморено после любовных ласк, все члены ломит приятная истома. У двери Хавьер на секунду задерживается. Я машу ему. Он в ответ выдувает воздушный поцелуй.

Смешно. И мило. Я не настолько глупа, чтобы влюбляться в обаятельного мужчину, терять из-за него голову, и все же… Впрочем, наша связь ограничена рамками обстоятельств. В сущности, мне ничто не грозит.

Я опрокидываюсь на спину и смотрю на гавань. Синева воды переливается радужными бликами. Сегодня утром парусников нет, зато в открытое море направляется приземистая баржа. Я перевожу взгляд на соседние офисные здания. В них пробуждается жизнь. В окне одного я вижу женщину в темно-синей зауженной юбке. Она торопливо выходит в коридор и вскоре появляется в другом помещении. Смогла бы я жить так, как она? Работать в офисе, перебирая за столом бумажки, ходить на работу в модных нарядах? В Окленде.

Пожалуй, нет. Это совсем не мое. По больнице я, конечно, не скучаю. Впрочем, я в отпуске всего-то несколько дней. Пока у меня не было особо времени подумать, чем еще я могла бы заняться, что меня манит. Если вообще что-то манит. Не исключено, что поездка сюда – это мой шанс подзарядить батареи.

Если бы не Бродяга, я пополнила бы ряды добровольцев одной из таких организаций, как «Красный Крест» или «Врачи без границ». Или «Корпус мира».

Но я не могу оставить Бродягу.

Кстати, раз уж я вспомнила про Бродягу, надо бы позвонить маме. Откинув одеяло, я голышом иду в душ, потом одеваюсь и варю кофе. Пока он готовится, я пишу маме SMS, спрашиваю, есть ли у нее время пообщаться со мной по «ФейсТайм».