Когда мы верили в русалок - Барбара О'Нил

– Вот и хорошо. Развлекайся.

– Поцелуй моего кота, если получится, хорошо? И купи ему нормального тунца. Может, у него хоть аппетит проснется.

– Кит, с ним все будет в полном порядке. Обещаю.

– Спасибо, мама.

– Я люблю тебя, родная.

Кивнув, я машу ей раскрытой ладонью и кладу трубку. И злюсь на себя за то, что не ответила ей нежностью на нежность. Она так старается, давно уже, а я все никак не решусь подпустить ее ближе. Что это говорит обо мне самой?

* * *

В десять я начинаю обзванивать магазины, торгующие снаряжением для серфинга, и с третьей попытки добиваюсь успеха.

– Здравствуйте. Вас беспокоит Кит Бьянки. Я ищу одну мою подругу. Она переехала сюда несколько лет назад.

– Как она выглядит, милая?

– Очень красивая, белокурая, опытный серфер, но главная ее примета – большой отчетливый шрам, рассекающий бровь.

– Ну да, конечно. Это Мари Эдвардс. У нас она довольно частый гость. Правда, теперь, когда она купила Сапфировый Дом, боюсь, мы ее потеряем. Впрочем, удивительно, что она вообще захаживала к нам, с ее-то богатством.

Долгих две секунды я осмысливаю полученную информацию, а затем спешу записать имя.

– Мари, то есть Мария?

– Нет, она пишет свое имя без «я» – Мари.

– Ее телефона у вас, конечно, нет?

– Угадали. Но вы легко ее отыщете. Она замужем за Саймоном Эдвардсом, владельцем клубов «Феникс».

– Клубов? Ночных что ли?

– Нет, нет, что вы. Мари спиртного в рот не берет, а старина Саймон слывет самым спортивным человеком в Окленде. Это спортивно-оздоровительные клубы. Их рекламу постоянно по телику крутят.

– Ого! Большое вам спасибо. Вы мне очень помогли.

– Не стоит благодарности.

Я вешаю трубку и в поисковой строке «Гугла» печатаю имя, что мне назвали.

Мари Эдвардс.

Программа выдает тысячи статей. В большинстве она упоминается только в связи с Саймоном Эдвардсом, но кое-где встречаются и ее фотографии.

Да, это моя сестра. Почти везде она запечатлена рядом с высоким энергичным красивым мужчиной. На редких снимках – вместе со всей своей семьей: мужем, сыном и дочерью. Все четверо крепкие, атлетичные. На одной – все четверо в гидрокостюмах, с серфбордами под мышками.

Меня бросает в холод, потом в жар. Сердце колотится как бешеное.

Она воссоздала фантазию о Тофино.

Когда нам с ней было десять-одиннадцать лет, отношения между родителями особенно сильно испортились, и мы с Джози придумали семью, которая жила в Британской Колумбии. По телевизору мы видели передачу о Тофино, городке на западном побережье острова Ванкувер, где в январе бывают огромные волны, и нам троим – включая Дилана – безумно нравилась идея поехать туда. В нашей придуманной семье мама была учителем и тренером по плаванию, а папа работал в Офисе[29] (как в сериале). Каждое лето всей семьей они на машине ездили на побережье, распевали песни, питались в кафе. У них был жилой автоприцеп, все любили серфинг и всегда вместе катались на волнах, куда бы они ни поехали.

Это наша настоящая семья, говорили мы. А в «Эдеме» мы живем потому, что наши родители секретные агенты и находятся на задании. Как только они его выполнят, сразу вернутся за нами.

Семья Джози – Мари – олицетворение той, что мы придумали.

Во мне закипает гнев. Моя сестра была наркоманкой и алкоголичкой, обокрала меня, оставила ни с чем, причем в ту пору, когда я жила впроголодь. Как этой неудачнице удалось приземлиться на ноги, да еще с таким успехом? В то время как я…

Что я?

Я одинока. Живу одна. Ни семьи. Ни детей. Ни мужа.

Я отскакиваю от стола и бесцельно кружу по комнате, подгоняемая новой волной ярости. Мне хочется визжать, швырять и крушить вещи. Джози заставила нас поверить в то, что она погибла. А сама жива и здорова. Процветает. Еще как!

Злость бурлит и клокочет во мне. Кажется, я сейчас взорвусь.

Возьми себя в руки.

Я рывком раздвигаю балконную дверь и, ступив под открытое небо, крепко хватаюсь за перила. Делаю глубокий вдох, втягивая в себя запахи моря и города, влажной зелени и выхлопов. Закрыв глаза, я протяжно выдыхаю.

Ярость понемногу утихает, оставляя после себя жгучее желание зарыдать, но это я тоже осознаю и не даю воли слезам. Распахнув глаза, сосредоточиваюсь на открывшейся взору панораме, бесстрастным взглядом подмечаю, как сверкают стекла машин, едущих по длинному мосту Харбор-бридж, как плывет под ним баржа. На улицах подо мной снуют пешеходы, маленькие человечки в кукольной одежде.

А я что же, хотела бы найти ее в плачевном состоянии? Я желаю ей зла? Почему я в бешенстве оттого, что у нее чудесная семья?

Не знаю. Но я в бешенстве.

Смахнув с ресниц слезы, я сажусь за компьютер и снова вывожу на экран фото ее семьи. У нее есть дети. Мои племянники. Мамины внуки. Сама она выглядит здоровой. Счастливой.

Возбужденная, я возвращаюсь на страницу с результатами поиска и вижу видеорепортаж из программы местных новостей, снятый буквально вчера. Со страхом запускаю его.

И вот она – Джози, дает интервью в холле красивого дома. Слезы застят мне глаза и текут по лицу, не спрашивая моего разрешения. Я включаю звук и слышу давно забытый голос сестры – немного трескучий, теперь с намеком на акцент: выговор не совсем новозеландский, но уже и не американский. Голос Джози меня обжигает, но я внимательно смотрю видео, не в силах оторвать от нее глаз. Она ведет репортера по дому, расхваливая его деревянные элементы, демонстрируя виды, что открываются из окон, показывая спальню, где в тридцатых годах убили какую-то кинозвезду.

Она до сих пор прекрасна. Волосы гораздо короче, чем я помню, до плеч, элегантно уложенные, идеально ухоженные. Лицо соответствует возрасту. Кожа огрубелая – результат многолетнего воздействия яркого солнца, ветра, занятий серфингом и злоупотребления спиртным. Вокруг глаз сеточка тонких морщинок.

В кадр входит мужчина, тот самый, с фотографий. Он обнимает ее за плечи. С густыми каштановыми волосами, загорелый (столь красивым загаром может похвастать лишь человек, который много времени проводит на свежем воздухе), он обалденно хорош собой и с таким обожанием смотрит на мою сестру, что внутри у меня все переворачивается.

Я выключаю видео.

Моя жизнь в сравнении с ее жизнью вдруг кажется мне жалкой. Жалкой, блеклой, наполненной одиночеством.

Я приношу Гвенет коробку с чашками и блюдцами из фарфора «Коулпорт». Она будет от них без ума. Я пишу ей сообщение, предупреждаю о своем визите, чтобы она не занялась чем-то другим, заезжаю к ней по дороге домой.