Моя война с 1941 по 1945 - Алексей Фёдоров

Вся группа сидела нахохлившись, молча. У Габриэля, Григория-калужанина и ворюги лица были опухшие. Вид Фёдора ужасен – похудевшее лицо было синим, как у вурдалака, и его «украшал» чирей на щеке. Фёдор громко кашлял. Место, выбранное для стоянки, было сырое, болотистое, и Фёдор, не пивший спиртного, сильно простудился. Остальные лечились спиртом. Все были на месте: Фёдор, Габриэль, Григорий, Иван, Яков, ворюга – они молчали и мы тоже.

– Что будете делать? – прервал молчание Габриэль. Видно было, что он начал волноваться.

– Сейчас прибудет Мариус, он скажет, что делать, – ответил я.

Мариус в сопровождении мэров Монтиньи, Жюсе́ и командира отряда «Франс д’абор» действительно скоро появился.

Поздоровался и начал говорить о том, что командование многого ожидало от отряда имени Парижской Коммуны, но на деле получилось иначе. Одна группа действительно воюет с фашистами, а другая занялась грабежами и пьянством.

– Я привёл с собой, – продолжал он, – мэров деревень, в которых совершались грабежи, и командира французского отряда. Поскольку грабежи совершены на французской земле, то и суд будет французский. Сейчас война, мы солдаты, – сказал он, – официального суда не может быть в условиях оккупации, да он и не нужен в войну. Будет судить военный трибунал в составе меня как председателя, а также мэра Жюсе, мэра Монтиньи и командира французского партизанского отряда. Суд будет по законам военного времени.

Вопрос ко всем русским. Кто ушёл с группой Валерия из этого леса, взяв всё оружие?

Подняли руки все пришедшие.

– Отойдите влево, – скомандовал Мариус.

– Кто принимал участие в грабежах – отойдите вправо.

Отошли все из той группы, за исключением Фёдора и Габриэля. Павел и Николай смотрели на меня.

– Вы грабили? – спросил я.

– Да, участвовали…

– Идите туда.

Мариус спросил, почему Павел и Николай перешли в группу грабителей. Я объяснил, что и почему. Он кивнул головой.

Обвинение было сформулировано примерно так: за отказ сражаться против германских фашистов, за развал отряда имени Парижской Коммуны, за бандитизм и связь с уголовным элементом предаются суду военного трибунала Габриэль, Фёдор, Григорий, Иван, Яков, Павел, Николай и ворюга.

Суд сразу же вынес оправдательный приговор Павлу и Николаю как раскаявшимся и участникам боевой операции на железной дороге. Они перешли в нашу группу.

Следующим был Габриэль.

Мариус хорошо понимал русский язык и немного говорил на нем.

Габриэль сказал, что в грабежах не принимал участия, грабить как командир запрещал и что хочет сражаться против фашистов, но сначала хотел бы переговорить с Алисой и мадам Жако.

Все члены его группы подтвердили, что он в грабежах не участвовал. Но Фёдор возразил на слова Габриэля, что тот хочет воевать с фашистами. Он сказал:

– Врёшь, Габриэль! Как и я, ты не хотел партизанить до указаний от советского правительства.

Тут они стали поливать друг друга грязью. Мариус внимательно слушал, не вступая в спор.

Потом были допрошены остальные. Я не удержался и шепнул Яшке:

– Когда я скажу, что звал тебя, ты ответь, что не расслышал.

– Я всё слышал и скрывать не буду, – ответил Яшка, мрачно исподлобья взглянув на меня.

Мариус услышал наш шёпот и резко одернул меня:

– Молчать!

Все, за исключением Фёдора, признались в участии в грабежах (Фёдор, конечно, не грабил – он жрал награбленное). Говорили, что не отказывались воевать, но только ждали распоряжения советского правительства.

Когда закончился допрос, Мариус вынул из кармана маленькую подпольную газетку «Юманите», и из сводки партизанских боев зачитал о нашей очередной операции на шоссе Комбфонтен-Пор-сюр-Сон, где погиб Григорий.

– Вот из этой газеты, которая направляется и в Москву, Сталин знает, что русские сражаются во Франции. Знает и одобряет. Где бы ни были советские люди, они должны всеми доступными им средствами бороться против гитлеровского фашизма. Отказ от борьбы – это измена Родине, партии, Сталину.

Мариус продолжал говорить, что он вначале сомневался в правдивости рапорта Валерия и Алёши, но, когда узнал, как сражаются под их руководством остальные ребята, понял, кто тут прав, а кто виноват. Слова всех обвиняемых подтвердили это.

– Можно было бы простить грабежи, но измену Родине простить нельзя.

К моему изумлению, после совещания судей был оправдан Габриэль. За Габриэлем шел Фёдор. Сначала по-русски, а затем по-французски Мариус обрисовал его как предателя, труса и инициатора разложения отряда.

Судьи посовещались и вынесли приговор:

– Смерть через удавление. На предателя по законам подполья пуля не расходуется, – сказал Мариус и, вынув из кармана припасенную удавку, протянул ее Габриэлю и Павлу. Они накинули ее на шею Фёдору и начали тянуть.

Последними словами Фёдора были:

– Я уверен, что прав. Умираю большевиком!

Что это, ложь до конца или шизофрения? Я так и не понял.

Габриэль и Павел тянули удавку, как вдруг Габриэль побледнел, задрожал и упал.

Мариус выругался и приказал взять конец мне. Я колебался.

– Ты большевик и командир, не имеешь права трусить!

Я взял верёвку и потянул. Фёдор уже потерял сознание. В это время очнулся Габриэль и почти вырвал у меня конец удавки из рук.

Мы все, как загипнотизированные, смотрели на эту средневековую казнь. Не менее шокированы были и судьи.

Потом командир французского отряда спросил меня:

– В России применяется такая казнь?

– Нет, – ответил я.

Смертный приговор был вынесен и Григорию, тот попытался бежать, но был подстрелен, и Гриша добил его.

Ворюга, услышав свой смертный приговор, заорал, как сумасшедший, и я впервые в жизни увидел, как у человека встали дыбом волосы.

По моей команде его расстреляли. Иван Недвига был оправдан. Я думал, что оправдают и Якова, начал уже радоваться. Мне всё-таки было жаль его. Но Мариус огласил смертный приговор и ему. Я сказал, что звал его с нами, он, вероятно, не услышал из-за шума, но я уверен, что если бы он услышал, то пошел бы со мной: мы вместе преодолели такой путь.

Мариус зло посмотрел на меня своими чёрными, похожими на переспелую вишню глазами и спросил дрожавшего Якова. Видно было, что Яшка не понимает смысла всего разговора, и я обратился к нему, положив руку на плечо:

– Яша, вспомни тот день…

Мариус не дал мне продолжать:

– Расстрелять…

Яшка понял и уставился на меня безумными глазами. Мариус подтолкнул его туда, где лежали тела Григория и ворюги.