Окраина - Бентли Литтл

– Да не важно, что я думаю… – заерзал на стуле старик.

– Одд…

– За свою жизнь я много чего видел, – вздохнул он. – Здесь не идет никакой речи о серийном убийце. В этом я уверен.

– Но ты думаешь, что я имею к этому отношение? Или моя семья?

– Да нет, черт тебя побери. Нет. Я не такой дурак. Но… – Одд глубоко вздохнул. – Не могу исключить, что твой дом как-то с этим связан. – Одним глотком он допил свое пиво. – Макгуэйн – смешной городок; смешной не потому, что веселый, а потому, что в нем случаются странные вещи. Я многое видел за все эти годы, а еще больше слышал. Но в последнее время это… перешло какую-то границу. Людей убивают, и это меня пугает. Наверное, всему этому есть не одна причина, но это происходит, и я понимаю жителей, которым нужны простые ответы.

– Но ты же не думаешь, что есть какой-то простой ответ?

– Я не думаю, что есть и сложный. Я вообще не знаю, есть ли какой-нибудь ответ. Ты слыхал выражение «жизнь – дерьмо»? Вот так я на все смотрю. Если жизнь – дерьмо, то лучше всего держаться от этого дерьма подальше. – Одд достал из кармана пятидолларовую бумажку и положил на стойку. – Поэтому на твоем месте я бы поменял жилье. Слишком много людей там умерло, так что ничего хорошего в нем нет.

Он слез со стула и похлопал Грегори по плечу:

– Мне пора. А то Люрлин убьет меня, если опоздаю. Завтра договорим.

Грегори кивнул и глазами проводил старика до дверей бара. Затем взял пятерку Одда, достал из кармана еще какие-то бумажки и пошел к концу стойки, чтобы оплатить счет. Протянул деньги бармену, но физиономия последнего ему не понравилась. На ней было точно такое же выражение, как и на лицах мужчин, которые когда-то, давным-давно, оскорбляли его отца прямо перед этим зданием…

Молокосос.

Грегори даже решил забрать у бармена чаевые, но подумал, что скорее всего придает слишком большое значение всякой ерунде, и все из-за разговора с Оддом. Поэтому он просто улыбнулся, кивнул, вышел вон и вернулся к кафе, где припарковал свой фургон.

Придя домой, Грегори прошел прямо на кухню, нашел в шкафчике бутылочку с аспирином, которая стояла рядом с витаминами Джулии, и выпил сразу две таблетки. У него смертельно болела голова, и он даже прикрыл глаза, ожидая, когда лекарство подействует. У Грегори создалось впечатление, что в последнее время каждый раз, когда он входит в этот проклятый дом, у него начинает болеть голова. Он уже стал задумываться, нет ли у него аллергии на что-то, что находится в доме. Может быть, на изоляционные материалы, или на моющую жидкость, или на полироль для мебели, который Джулия сейчас использовала… А может быть, все дело было в новых засухоустойчивых растениях Джулии? Грегори этого не знал, но головные боли стали возникать по какой-то схеме, и вот именно эту схему он и хотел разрушить.

От стресса, связанного с тем, что рассказал ему Одд, было никак не избавиться – и, может быть, именно поэтому сегодняшняя головная боль была гораздо сильнее предыдущих.

Грегори прошел в гостиную, включил телевизор, лег на кушетку и закрыл глаза.

Головные боли его раздражали. Он понимал, что в последнее время был довольно несдержан с Джулией, своей матерью и детьми. Не желая срываться на них без всякой на то причины, Грегори поклялся себе, что сегодня будет со всеми мил и жизнерадостен. Он не позволит какой-то головной боли или аллергии взять над собой верх и не будет ни на кого злиться без всякой на то причины.

Но позже Тео затеяла ссору с Адамом, потому что завладела пультом телевизора и стала быстро пролистывать каналы, и они стали носиться между кухней и гостиной – так что все закончилось тем, что он наорал на дочь и отослал ее к себе в комнату. Джулия считала, что он переборщил, но ничего не сказала ему до тех пор, пока они не оказались в кровати, и после этого они начали ссориться уже между собой. В последнее время они часто ссорились, и Генри начинал от этого уставать, – и они начинали ссориться еще и из-за этого.

Наконец Джулия отказалась реагировать на его аргументы, которые становились все более злыми, и, отвернувшись от него, натянула на себя одеяло до самой шеи.

Грегори серьезно задумался, не пойти ли ему спать вниз, на кушетку. Это будет для жены хорошим уроком. С момента их свадьбы они еще никогда не спали раздельно, договорившись после самой первой ссоры, что всегда будут стараться решить все свои проблемы до того, как лягут в постель, и никогда не будут спать раздельно. Но сегодня он спустился бы вниз, если б в доме не было его матери и детей. Им будет сложно все это объяснить, поэтому Грегори натянул на себя свою половину одеяла, закрыл глаза и наконец уснул.

Джулия бродила по развалинам Рашнтауна.

Она не знала, что заставило ее появиться здесь, зачем ей надо было преодолеть пешком такое расстояние, чтобы полюбоваться на несколько заброшенных развалюх, но с того самого момента, когда Пол и Деанна показывали им Макгуэйн, она не могла не думать об этом месте.

Джулия заглянула в дверь однокомнатного домишки без крыши и увидела целую коллекцию проржавевших жестяных банок, выстроившихся в остатках того, что раньше называлось буфетом; под ногами у нее хрустели высохшие сорняки, проросшие сквозь щели между половицами. Никакой мебели в доме не было, так же как не было ее в большинстве покинутых халуп, которые она осмотрела, и Джулия решила, что жители забрали с собой все свои манатки, когда переезжали в лучшие дома.

Несколько зданий успели развалиться и представляли собой цементные фундаменты с торчащими огрызками обуглившихся балок, и Джулия не могла не задуматься о том, какие пожары могли здесь бушевать. Она спрашивала о Рашнтауне мать Грегори, но старая женщина не захотела о нем говорить. Ее отказ был похож на попытку что-то скрыть, и Джулия подумала, что много лет назад здесь произошло что-то страшное.

Что тогда сказал Пол? Что в прошлом были проблемы? Это было настолько туманно, что можно было подумать все, что угодно.

Джулия была удивлена, что Грегори тоже не хотел обсуждать историю молоканской общины в Макгуэйне, но в то же время она хорошо помнила, насколько скрытны были ее родители во всем, что касалось их прошлого, – и знала причину этого. В колледже у нее была подружка, Джанет Иошизуми, родители которой были интернированы в Манзанар[60]во время Второй мировой войны. Джулия хорошо помнила, как Джанет рассказывала ей, что родители наотрез отказываются обсуждать свое перемещение в лагерь, не хотят говорить об этом и предпочитают делать вид, что ничего этого никогда не было.

Не могло ли подобное произойти и здесь? Что-то такое ужасное, что никто об этом не хочет говорить?

Скорее всего она романтизирует абсолютно тривиальную и скучную главу в местной истории. Но не отвеченные вопросы подталкивали ее к этому.