Живой - Тимофей Царенко

Деда и Молчуна спрашивать не стали.

Красотка взяла меня под руку и потащила к панорамному окну в гостиной. Там в углу спряталась дверь.

— Ну что, заметил, Клоун, что не так со всеми нами? — промурлыкала Красотка, она как-то не слишком по-человечески покрутила головой.

— Вы все в моей компании? — я проводил глазами Бабку с Параноиком, которая открыла одну из двух дверей в зале и ушла вниз по лестнице. Своего спутника она едва ни тащила за собой.

— Дед словно не помнит, как пользоваться телом. Старушка постоянно трогает висок, словно у неё там какой-то прибор был.

— А Смерти не хватает ствола. Она постоянно себя гладит на уровне бедра.

— Верно. Параноик словно голый, всё норовит прикрыться. Больше всех меня напрягает Пухляш.

— Да? А вроде он безобиден, — вот кто-кто, а болтливый и шумный Пухляш уж точно не внушал опасения.

— Я его шагов не слышу.

— Да? Странно. Он же так топает.

— Да? А скажи, где кто?

Я на мгновение задумался.

— Бабка с параноиком идут по лестнице. Пухляш и Смерть стены простукивают. Дед ковыряется со столом. Молчун всё так же торчит на одном месте.

— Неплохо. А мы уже на улице. И ты никого из них точно не видишь, — обратила моё внимание на очевидную нестыковку Красотка.

— А ты не удивляешься. Словно это не очень интересно тебе, — я развожу руки в указующем жесте.

А посмотреть было на что. С террасы дома открывался удивительно завораживающий вид.

Для начала, дом двухэтажный, с колоннами, панорамными стёклами и садом. Сад отступал от дома на пару десятков метров. Какие-то чахлые растения с мясистыми тёмно-зелеными листьями. Дорожки, выложенные тёмно-коричневым камнем, петляли по чахлому саду.

Небо серое. На нём клубятся облака, а в воздухе дымка, навроде тумана, и она скрывает всё, что за границами дома. А вот за границами сада началась пропасть.

Мы спустились по широкой лестнице с террасы прямо в сад. Пахло сыростью и чем-то непонятным. То ли животным, то ли растительным. Нос зачесался, и я громко чихнул.

— Скажи, дорогуша, а что тебе кажется в этой картине удивительным? — мы нашли деревянную скамейку с кованой спинкой и сели на неё.

С этого места открывался отличный вид и на дом, и на часть сада, и на пропасть за его границей, и на вездесущий туман.

— Дом, — Красотка максимально спокойно отреагировала на то, что я стал гладить её коленку.

— Я тоже ничего подобного раньше никогда не видел. Словно он тут лишний, — озвучил наблюдения.

— А мы все?

— А мы все тут вроде как по делу. А мир… он… не знаю, но я не удивлён, — я задумчиво замолчал. — Тут красиво. И ты тоже красивая. А ведешь себя, словно это не так, — внимательно смотрю на собеседницу.

— Тут на всех маски. И самый большой секрет — что под ними. В том числе и для нас самих, — я склонился к лицу девушки, её дыхание пахло свежестью и тем самым непонятным, и незнакомым.

— Главное, чтобы не вышло как с той бумагой в туалете. Твоя версия о картинах смотрелась куда как лучше правды, — девушка не отстранилась, и лишь ловила моё дыхание своими губами.

— Клоун, Красотка, быстрее сюда идите, мы тут такое нашли!

— Голос Пухляша разнёсся над садом. Он махал нам руками с террасы. Его костюм смешно топорщился.

— Слушай, Красотка, скажи, а ты видишь, что у Пухляша рубаха из штанов вылазит и вся замялась?

— А ты глазастый. Таких нюансов не вижу, — девушка прищурилась.

— Ладно, пошли уже. А то вдруг там тайник разворовывают? И без нас.

— А ты не боишься, что за твоей маской прячется чудовище? — неожиданно спросила меня спутница.

— Объясни.

— Ну, вдруг ты такая тварь, что стоит тебя лишить памяти о себе самом, то как обычный человек ты вцепишься себе в горло с целью уничтожить?

— Как человек, который вцепится в горло себе самому, окажись я с собой в одной комнате, ответственно заявляю: для меня ничего не изменится, — ответил неожиданно для себя самого.

— Именно потому нарываешься по жизни? Так себя не любишь? — хмыкнула Красотка.

— А хрен знает, тут нечто иное. Но сдаётся мне, это беспамятство обратимое. Я чувствую, что могу рассказать тебе всё подробно, но когда я обращаюсь к своей памяти, мне становится больно. И да, очень круто шутить над теми, кто не привык, что над ними шутят. Воодушевляет, знаешь ли.

Мы подошли к лестнице.

— Кого же скрывает твоя маска, Клоун?

— Мясо. Сухожилия, кости. Ах да, ещё и не пролитые слёзы. Без них никак нельзя, — замираю на подъёме и смотрю на гостиную сквозь стёкла. Пусто, видимо, все спустились по лестнице.

— Значит, если под маской чудовище, я его тоже вижу?

Красотка прижалась к моему плечу грудью. Я через ткань ощутил жар кожи. Разряд сладострастия прошёл по телу. Я её хотел.

— Определённо. Пойдём, глянем, что они там нашли…

Находкой оказалась дверь. Обычная дверь где-то в недрах дома. На ней висела записка.

Дверь прощения.

Вы можете покинуть зону искупления. Все судимости будут погашены. Ваша память будет заблокирована навсегда, внешность изменится случайным образом, вы потеряете все прошлые права, имущество, обременения.

— Остроумная ловушка! Нам предлагают отрезать конечность, память о которой нам минуту назад стёрли. Её исполнял истинный садист и мастер своего дела. Можно ли заставить человека убить собственное «Я»? Вот вам ответ. Кто первый? — возвестил старик.

Я пожал плечами, подошёл к двери и открыл её. Внутри ещё одна комната, там кресло, странный аппарат с изогнутым агрегатом на тонком проводке, и больше ничего. Свет льётся из плафона под бетонным потолком.

— Типа, «пока»? — презрительно хмыкнула Красотка.

— Типа, мне интересно, как выглядит прощение, — я распахнул дверь, чтобы остальные могли поглядеть на кресло.

— Клоун, мужик, вот признайся, ты умереть хочешь? — Пухляш вспотел и рукавом вытер красное лицо. — А вдруг там мина? Или ещё смертожуть какая?

— Для человека с таким богатым воображением ты слишком любопытен, — показываю мужику язык. Тот теряется.

— А что, желающих не будет? — разочарованно выдала старушка. — Параноик, может, сходишь?

— Карга старая, отвали от меня! Вцепилась, как клещ! — ныл Параноик, руку которого так и не выпустила Бабка.

— Трусы осмотрительны, ублюдки самолюбивы, — резюмировал Дед. — Я помню, нас должны кормить там?

И он первый вернулся на лестницу. Я пошёл следом. Надо потом уточнить, что в комнатах на первом этаже. Сейчас я бы тоже не отказался что-нибудь съесть.