Жена Тони - Адриана Трижиани

– Кьяра, да ты только что подытожила полный курс бизнес-школы.

Чичи встала и протянула ему руку:

– Пошли, большой Джим. Надо же мне сжечь калории от всего этого печенья.

На танцполе Чичи прислонилась к груди Джима. Его рука легко и естественно лежала в ее руке, а потом он обнял ее крепче, и ей стало просто и спокойно. От его шеи пахло сандаловым деревом, и ей очень нравился этот аромат. Каждый раз, когда они расставались после очередного свидания, она ловила себя на том, что скучает по нему и жалеет, что у них так мало времени.

Чичи вовсе не планировала влюбляться, но понимала, что такие вещи случаются сами собой. А даже если бы ими и можно было управлять, ей бы этого не хотелось. Она закрыла глаза, наслаждаясь танцем, но вдруг по залу разнесся восторженный многоголосый визг, и люди ринулись к входу в павильон. Танцпол опустел – пары побежали посмотреть, в чем там дело.

– Что случилось? – спросила Чичи у Джима. – Неужели уже несут торт?

В зал вошла группа гостей, и в ее центре – Тони Арма, в смокинге, с развязанным галстуком-бабочкой; он явно наслаждался всеобщим вниманием. Гости замолкли, когда окружавшая Тони группа подтолкнула его вверх по ступенькам на эстраду под свет софитов, а приглашенный солист отдал микрофон более знаменитому коллеге. Несколько племянниц жениха, старшеклассницы из семьи Озелла, выбежали вперед, визжа:

– Тони! Мы обожаем слушать тебя по радио, Тони!

Тони в это время перемолвился парой слов с дирижером.

– Леди и джентльмены, – объявил дирижер. – У нас для вас сюрприз. Из самого Нью-Йорка к нам приехал… мистер Тони Арма!

Толпа встретила это объявление свистом и аплодисментами.

Тони наклонился к микрофону:

– Я хочу пожелать моей доброй знакомой Рите Мильницки, отныне миссис Дэвид Озелла, всего самого лучшего. Дэвид, ты взял в жены умницу и красавицу, которая сделает тебя таким счастливым, что ты просто не будешь помнить себя от счастья. Поздравляю молодых, и да благословит их Бог. Я хотел бы спеть для вас, но мне понадобится помощь какой-нибудь местной девушки. Чичи Донателли, не присоединишься ли ко мне?

– Я его убью, – прошептала Чичи.

– Ступай, – сказал Джим. – У тебя отлично получится.

Гости, многие из которых приходились Чичи друзьями или родственниками, разразились одобрительным свистом и аплодисментами, пока она пробиралась к эстраде под шорох своего голубого платья из тафты. Тони галантно помог ей подняться на сцену.

– Ты же сказал, что у тебя концерт, – прошипела она, изображая улыбку.

– Песню ты знаешь, – только и сказал он.

Скрипач протянул Тони мандолину. Тони сыграл пару нот. Публика затихла. Тони забренчал прелестную мелодию, и павильон погрузился в тишину.

– Эта песня посвящается мистеру и миссис Озелла, – объявил в микрофон Тони.

Чичи прикрыла глаза, узнав вступление к «Когда я стану слишком старым, чтобы мечтать» – шлягеру, написанному Оскаром Хаммерстайном-вторым и Зигмундом Ромбергом. Большинству гостей песня тоже была знакома. Они одобрительно захлопали.

Чичи никогда еще не исполняла эту песню вместе с Тони. Зато ее спела по очереди каждая солистка, выступавшая с ним дуэтом, включая недавно покинувшую их Далилу Энтвистл, которой, по мнению Чичи, она удавалась лучше всех.

Тони запел, и Чичи, взяв на себя роль партнерши, присоединила свой голос к его. За ними постепенно вступил и оркестр: пианино, скрипка и перкуссия соединились в нежный звук, напоминавший очаровательную колыбельную из музыкальной шкатулки.

Голоса Тони и Чичи переплетались, будто золотая нить с серебряной: совершенно разные, спору нет, но у обоих голоса были глубокие, и тембр и тональность одного выгодно оттеняли второй. Звуки мандолины Тони был безыскусны, но итальянцам старшего поколения вспомнились времена, когда они еще не покинули родину. Эта музыка ненадолго вернула их домой, в родные деревни на крутых каменистых холмах Южной Италии, среди зеленых полей Венето или у сапфирово-синего побережья Средиземного моря. Песня закончилась, и гости шумно выразили свое одобрение.

Тони попросил дирижера создать фон для следующей репризы кистью по малому барабану. Он подал Чичи знак, и они начали.

– Это твое платьице ужасно шуршит, – сказал Тони.

Она раздраженно взглянула на него:

– Платье. Если оно доходит до пола, то называется платьем. А не платьицем.

– Прости.

– Ну ты и gavone![61] – громко сказала девушка и сложила пальцы в характерном жесте. Гости зашлись от смеха. – Неужто ни одна из твоих бесчисленных подружек не объяснила тебе, в чем разница? – Чичи посмотрела в сторону зрителей и добавила: – Прошу прощения, монсеньор[62].

Не обращая на нее внимания, Тони продолжил:

– Я хочу тебе кое-что сказать.

Чичи приложила ладонь к уху и заявила:

– Мне тебя не слышно, платье шуршит.

– Я не для того притащился из самого Нью-Йорка, чтобы ты меня учила дизайну одежды.

– Тогда зачем же ты приехал?

– Видишь ли, Чичи, есть одна песенка, которая все выше поднимается в хит-параде, а написала ее одна юная леди с этого самого побережья.

– О ком это ты, Тони?

– Это я о тебе. – Тони приложил ладонь ко лбу козырьком, ища кого-то глазами среди зрителей. – А где Барбара и Люсиль?

Сестры приблизились к сцене, подталкиваемые товарками с фабрики.

– Поднимайтесь сюда! – крикнула Чичи. – Дамы и господа, без репетиций и прочих проволочек представляю вам мою семью – «Сестер Донателли».

– Вместе с Тони Армой, – добавил Тони.

Толпа громко выразила свой восторг.

По знаку Тони оркестр заиграл «Скалку моей мамаши» в быстром темпе. Гости приготовились танцевать. Во время музыкальной интерлюдии Тони приобнял Чичи, отвернувшись от рампы.

– Они знают эту песню, – сказал он.

– Ее ведь здесь и записали впервые, – ответила Чичи.

– А как же тогда Бристоль в штате Виргиния? Там она тоже имела большой успех.

Квартет исполнил песню так же, как на пластинке, – четырехголосной гармонией, которая произвела мощный эффект. Исполнители поклонились под громкие аплодисменты зала.

Не замедляясь, оркестр заиграл бодрую польку. Павильон снова наполнился радостным возбуждением. Чичи, Люсиль, Барбара и Тони спустились со сцены и присоединились за столиком к другим итальянцам.