Сибирская трагедия - Дмитрий Барчук

– Но вы же не врач, – промямлил я.

– Я училась на психиатра и прослушала общий курс медицины.

– Но я не акушерка.

– Научитесь. Это же ваш сын просится на свет в такое неподходящее время. И торопитесь. Сумерки сгущаются, а электричества в доме нет. Впотьмах роды принимать еще сложнее.

Я исправно выполнил все указания Александры Николаевны, собрал со всего дома свечи и устроил в чулане освещение не хуже электрического.

Когда Золотова вошла туда, то даже зажмурилась с непривычки и чуть не пролила таз с теплой водой на роженицу. Полина уже лежала на топчане в одной ночной сорочке. Кусала до крови губы и по всему виду терпеть более не могла.

– Пётр Афанасьевич, вы бы отошли ко мне за спину, а то свет закрываете, – велела соседка, а после ласково сказала моей жене:

– Ну что, милая, давай тужься.

Канонада не прекращалась ни на минуту. Рядом строчил пулемет, раздавались винтовочные выстрелы. Дом то и дело содрогался от взрывов. Солдаты и юнкера убивали друг друга и умирали за революцию, которую каждый понимал по-своему. Гибли от шальных пуль случайные прохожие. А здесь, в чулане, при сотне горящих свечей рождался мой сын.

– Головка уже вышла. Ну еще немного, еще потужься, пожалуйста! Ну вот и молодец, вот и умница. Ты посмотри, какой богатырь! Пётр Афанасьевич, ножницы накали над свечой. А теперь иди сюда. Видишь, это пуповина. Быстро перережь ее. И не падай, пожалуйста, в обморок.

Золотова еще поколдовала над красным сморщенным младенцем, потом легонько шлепнула его под зад.

– Уа! Уа! Уа! – неожиданно громко закричал окровавленный комочек.

Она быстро завернула его в полотенце и протянула мне:

– На, папаша, держи своего голосистого наследника! А мы с Полиной по-женски еще посекретничаем.

Она распахнула дверь и выставила меня с младенцем в коридор. Он орал благим матом, а я не знал, что с ним делать. Над крышей пролетали снаряды, и я все крепче прижимал к себе новорожденного, закрывая его от смерти.

Из чулана выглянула Золотова и потребовала вернуть ребенка матери. Ей тут же передали младенца. Она скрылась с ним, а затем снова высунулась и поманила меня пальцем.

Я робко зашел в чулан. Свечи уже догорали. Но в приглушенном свете еще ярче, еще счастливей казался блеск измученных глаз моей возлюбленной. Они буквально лучились счастьем.

– Он такой красивый! Он очень похож на тебя. Я хочу назвать его твоим именем. Ты не будешь возражать, дорогой? – тихо произнесла она. – Петя, пожалуйста, позови маму. Пусть полюбуется внуком.

Мы с Александрой Николаевной утратили дар речи. Полина сама догадалась по нашим каменным лицам, что произошло.

– Мамы больше нет? – спросила она и, не дождавшись ответа, потеряла сознание.

Ночью, уложив тело тещи на салазки, я вывез его на городское кладбище. Мне пришлось пересечь границу между юнкерскими и большевистскими укреплениями. Меня останавливали патрули и тех, и других, но, убедившись, что я везу покойницу, отпускали с миром.

Церковный сторож спал в сторожке мертвецки пьяный. Мне кое-как удалось растолкать его и объяснить цель своего визита.

– Брось свою старуху на подводу. Там ревкомовцы целую кучу мертвяков привезли. И ступай себе с миром. Завтра ее закопаем со всеми, – пробубнил он спросонья.

– Нет. Вы меня не поняли. Я хочу, чтобы мою родственницу похоронили в отдельной могиле и отпели по христианскому обычаю…

Сторож проснулся, достал из-под стола бутыль самогона и налил себе полстакана.

– Сто рублей, – сказал он и выпил мутную жидкость.

– Как сто рублей? За что сто рублей? Это же месячная зарплата квалифицированного рабочего!

– Ну и что? – вопросил сторож. – Не нравится, иди сам долби мерзлоту под пулями. Может, в одну могилу и ляжешь со своей бабкой. Сапоги на базаре уже сто рублей стоят. А мне еще батюшке за отпевание надо заплатить.

Логика в словах пьяного вымогателя присутствовала. Время меня поджимало. Не хотелось встречать рассвет на большевистской территории. И хотя наш и без того скудный бюджет не предусматривал такой траты, я все-таки вынул из кармана измятую сторублевку и протянул ее сторожу.

– Только смотрите, чтобы все культурно было. Крест, могилка…

– Не извольте беспокоиться, ваше благородие. Устроим все по высшему разряду. Даже табличку, если хотите, латунную прикрепим. Только напишите фамилию, имя и отчество, дату рождения и смерти. И добавьте еще десяточку граверу за работу…

Больше я не торговался. Но и сторож не обманул, сделал все, как и обещал. После Рождества мы с Полиной выбрались на кладбище, и его сменщик сразу отыскал в журнале нужное нам захоронение и объяснил, как его найти. Матушку моей жены похоронили под тонкой кудрявой березкой и крест установили добротный, с латунной табличкой.

Возвращаться по улицам я не рискнул, там снова возобновилась перестрелка, а пошел огородами и кое-как добрался домой с рассветом, весь промокший до нитки.

Бои в городе продолжались уже вторую неделю. А от Ивана Иннокентьевича не было никаких вестей. Александра Николаевна не находила себе места.

– Где он? Что с ним? Может быть, его ранили, и он лежит в больнице? Или большевики его арестовали и посадили в тюрьму? – гадала она, нервно вышагивая по комнате из угла в угол.

У Полины не только пропало молоко, но и развилась лихорадка. Она металась в бреду. Хорошо, что у квартирной хозяйки оказались запасы сухого молока. Я разводил его кипяченой водой, наливал в бутылочку и через соску кормил Петрушу. Вначале он ел эту смесь охотно, но потом у него разболелся животик, начался понос. Он все время плакал и отказывался от еды.

Большевики много раз штурмовали военное училище и Русско-Азиатский банк, где засели юнкера, но всякий раз отступали, оставляя на подступах немало убитых. Однако и юнкера несли потери. Большевистские лазутчики пробирались в квартиры, покинутые хозяевами, и оттуда вели прицельную стрельбу по противникам.

Однажды вечером в наши ворота забарабанили.

– Открывайте! Не то бросим бомбу! – прокричали с улицы.

Я накинул на плечи пальто и пошел отворять. Страх со временем притупился. Я уже почти свыкся с возможной смертью. Единственным моим желанием было спасти жену и сына.

На наше счастье, это оказались не солдаты, а юнкера. Их было трое. Восемнадцатилетние мальчишки были хорошо вооружены: винтовками, револьверами, гранатами.

– Мы должны обыскать ваш двор. В этом квартале где-то прячутся большевистские партизаны, – сказал один из них с усталым и обветренным лицом.

– Пожалуйста, – безразлично сказал я и распахнул калитку.

Они обыскали поленницу, сарай, заглянули во флигель.

– В доме кроме вас есть кто-нибудь?