Смертный и богиня - Юрий Иванович

Атаман всё-таки не стал прислушиваться к советам своих подельников, решил убить врага с одного, самого первого удара. Но рубка сверху – это более сложное действие, чем попытка достать врага в горизонтальной плоскости. Доведя вращение восьмёрок до максимальной скорости, он ринулся вперёд, нанося вполне выверенный удар. Увы, не с его массой и не с массой такого меча проделывать подобные кульбиты. Соперник попросту сместился плавно в сторону. Зато великана повело по инерции страшно в другую сторону, а потом и крутануло мечом, который порядочно вспахал землю. Будь менее опытный рубака на месте гиганта, он или оружие выпустил бы, или сам упал бы.

Этот устоял. И удержал. Хотя метра четыре пробежал, чуть ли в кольцо соратников не врубившись. Чужак от этого только рассердился:

– Куда побежал?! Трус! Вы его ещё между собой спрячьте! А ну сомкните круг, чтобы он не сбежал! – и опять сделал несколько выпадов, демонстративно пугая разворачивающегося соперника.

Тот в ответ заревел. Толпа ответила гулом. Кольцо стало сжиматься. Даже рыцари вместе с лошадками уже оказались в первых рядах этого столпотворения. Луки на них уже никто не направлял, просто по четыре человека крепко подхватили и держали за руки. А те и не пытались сопротивляться, просто стояли и угрюмо смотрели на загадочно улыбающуюся покровительницу. Уж они-то знали. Уж они-то верили. И теперь только стоически выжидали, чем же всё закончится.

Вторую атаку великана, который действовал уже выверенно, Труммер прервал самым неожиданным способом. Продолжая делать свои вроде бы дурацкие выпады, он попросту мощно кинул меч вперёд, и тот вонзился в живот противника. Неглубоко вроде и вонзился, сантиметров на десять, скорей всего рана не смертельная, учитывая кожаные доспехи и одежду под ними. Но сам факт такого коварного приёма ломал все стереотипы боя. Раненый застыл, выпученными глазами глядя на торчащий у него из живота меч. Толпа охнула и затихла. Задние зрители чуть ли не на плечи влезали впереди стоящих, чтобы рассмотреть, что случилось. И только чужак бравировал, ёрничал и ехидничал:

– Опять испугался бой продолжать? Эх! Жаль, у меня щита нет! А то сейчас им тебе зубы выбил бы хорошим броском! Ха-ха! Хочешь перед смертью собственными зубами наесться?

Атаман хотел только одного: убить немедленно своего соперника. А потом втаптывать его изрубленные останки в землю, пока от них только мокрое пятно останется. Именно эти свои угрозы он прорычал, вынимая меч противника из живота и отбрасывая его в сторону. После чего двинулся в последнюю атаку, орудуя своей оглоблей совсем иначе, как орудовал бы в бою против наиболее опасного и троекратно сильного врага.

Но и Поль посчитал спектакль законченным. Не допуская разгона великана, выхватил пистолет и всадил пулю прямо в раскрытый в вопле рот. Падал здоровяк некрасиво, неэффектно. Словно споткнулся, да так и постелился по земле, не совсем удачно придавив собственные руки с мечом. После чего даже не вздрогнул. И не всхрапнул. И не булькнул льющейся в траву кровью.

Но теперь уже пафосно и артистично воскликнул победитель:

– Эта сволочь осмелилась не поверить самой Азнаре Милосердной! Смерть ему! И все сейчас умрут, кто немедленно не упадёт на колени!

Из татей никто падать вроде как не спешил. Зато дисциплинированно рухнули наземь одиннадцать вояк личного войска покровительницы и вновь возрождённый ею Ветер. Причём рыцари падали, увлекая за собой тех, кто держал их за руки, за пояса и за плечи.

А в следующий момент стали падать все, кто стоял плотным кольцом на самой поляне и вне её. Красиво получилось. Величественно. До жути, до икоты страшно. Только что почти в тишине и непонятным образом умер атаман. Затем стали падать остальные. И те, кого не достали усыпляющие силы (а их оказалось в пределах ста человек), сразу разделились на две группы. Одни всё-таки рухнули на колени, а потом и лбом в землю уткнулись: а другие – в кошмарной панике, не разбирая дороги, ринулись в глубину леса. Вполне возможно, что кто и погиб, сослепу наткнувшись на торчащий сук или будучи затоптан своими же товарищами.

Третьей группы, попытавшейся применить оружие, не нашлось по умолчанию. Да и кто на такое решится из сомневающихся, колеблющихся, а то и несогласных с политикой банды? А именно такие и топчутся скромно в задних рядах, не желая свои руки обагрять кровью невинных, и только подыскивая выгодный случай для смены своей жизни в лучшую сторону. Сегодня им такая отличная оказия представилась.

Поль ожидал, что его тоже свалит усыпляющим лучом, но остался на ногах и в полном сознании. Тут же до него донёсся сердитый шёпот напарницы:

– Чего встал? Тебя же твои одежды с талисманами защищают! Иди, добивай самых оголтелых, кого запомнил. И мы сейчас… только мальца подниму…

Она первым разбудила Ветра, затем рыцарей с бывшими муурианцами, заставила отрывистыми командами взять оружие и переворачивать лицом вверх тех, кто завалился на живот. И вскоре над поляной зазвучал неприятный хруст. Это шпагами и рапирами прокалывали головы разбойникам, кого в глаз, кого в затылок, у основания шеи. Можно сказать, что покровительница лютовала, требуя от Ветра указывать всех, кто осмелился поднять оружие на азнарианок. И юноша, пусть и бледный от творящейся резни, всё ходил и тыкал пальцами в своих недавних подельников по ватаге. Коль сам был правдознатцем, то уж всяко понимал, что соврать богине не удастся.

В сторону тех, кто встал на колени, понеслось строгое предупреждение:

– Вы прощены! Но не смейте встать до моего особого распоряжения!

Вот те и лежали, стараясь не открывать глаз и зажимая уши от неприятного вездесущего хруста.

Примерно из двухсот усыплённых разбойников в живых осталось не более пятидесяти. Про них Ветер, хоть и вздрагивающий от пережитого, заявил твёрдо:

– Они верили в тебя, Милосердная! И не успели совершить ничего, заслуживающего твоей казни! – Следовало признать, что парнишка лишний раз этим подтвердил свою отчаянную храбрость. Потому что богиня выглядела истинной фурией и готова была уничтожить всех усыплённых.

Но к утверждениям Ветра отнеслась покладисто:

– Ладно, начну их сейчас будить, и пусть строятся в центре поляны. Эй! Вы все – тоже в строй! – Это она крикнула тем, кто сразу встал на колени и до них усыпляющий луч не достал. – Оружие оставлять! Буду принимать от вас клятву беззаветного служения!

За всем этим Поль уже давно наблюдал со стороны. Прикончил троих разбойников, самых оголтелых крикунов, у которых морды висельников издалека в глаза бросались. И сомневаться не приходилось, что у ближайших подручных атамана руки по пятки в крови.

На большее его не хватило. И тем более было странно присматриваться к Азе. У девушки явно появилась прогрессирующая мания величия, наложенная на диктаторскую, авторитарную жестокость. Она окончательно переусердствовала с вхождением в роль и теперь выглядела страшно, пугающе чужой и несуразно экзальтированной. Собрав оставленных в живых разбойников вокруг себя этаким кольцом в две шеренги, она стала их яростно отчитывать за грешную жизнь, за попрание справедливости, за поругание собственных матерей, жён, сестёр и дочерей. Не гнушалась крепких словечек, а нескольким, скривившимся после обвинений в лицо мужикам попросту надавала зуботычин. Да таких увесистых, что те с ног падали, а потом поднимались с размочаленными губами или с выбитыми зубами. Правда, после нескольких таких «пощёчин» не то что кривиться перестали или угрюмо хмуриться, а глядели на богиню не моргая. А когда повторяли какие-то слова клятвы (видимо, на ходу сочинённые Азой), то хрипели от усердия, кричали, как на пожаре, и задыхались, словно после бега наперегонки со смертью.