Первый человек - Ксавье-Мари Бонно

Вместо ответа, Бернар вынул из уже полупустой пачки сигарету, порылся в карманах и сказал:

— У меня спички кончились.

Де Пальма протянул ему свою зажигалку. Бернар схватил ее быстрым движением, словно боялся, что ее отнимут раньше, чем он успеет ею воспользоваться.

— Большое спасибо, месье! — поблагодарил он и затянулся сигаретой.

Этот первый глоток был таким долгим, что его худые щеки втянулись внутрь. Потом он выпустил дым из носа и ответил:

— Любимое стихотворение Тома я вам не прочту. Оно — наша с ним тайна. Тома просил меня никому его не повторять, и я дал слово. А свое слово я никогда не нарушаю.

Бернар смотрел перед собой, но иногда бросал взгляды в сторону де Пальмы.

— Когда вы видели Тома в последний раз? — спросил Дюбрей.

— Совсем недавно!

Де Пальма хотел заговорить, но врач остановил его движением руки и монотонно произнес:

— Мне кажется, он попался мне навстречу в аллеях Виль-Эврара. Я ошибаюсь?

— Нет! — воскликнул Бернар. — Он приходил сюда и сказал мне, что видит меня в последний раз. Я заплакал, а он утешил меня.

— Что он сказал вам в утешение?

— Что он скоро будет свободным человеком и будет меня ждать в раю сумасшедших.

После этих слов надолго наступила тишина. Где-то в аллеях парка раздавался крик, голос был мужской. Де Пальма вдруг вспомнил себя самого — такого, каким он после смерти брата пришел к психиатру из больницы Консепсьон в Марселе.

— Я уже не помню, в какой день Тома приходил сюда, — продолжал доктор.

— В прошлую среду.

Де Пальма и Дюбрей изумленно переглянулись.

— Он приехал маршрутом 113 в четырнадцать часов и сразу прошел прямо в мою комнату. Он ушел в шестнадцать часов — ни минутой раньше, ни минутой позже.

— Вы знаете, где он теперь живет? — спросил де Пальма.

— Не знаю. Он мне этого не сказал: он не так глуп.

— Почему вы это говорите?

— Потому что вы полицейский. Значит, он сделал что-то нехорошее.

Де Пальма отступил. Дюбрей, несомненно, представил его как человека, близкого Отрану. Теперь все испорчено! Бернар начал все быстрее раскачиваться вперед и назад. Доктор сделал де Пальме знак уходить и сказал Бернару:

— Мы вас покидаем. Отдыхайте. Спасибо вам за помощь.

Бернар продолжал раскачиваться, глядя перед собой невидящим взглядом. При каждом движении он слабо стонал и втягивал ноздрями воздух. Потом он вдруг остановился и взял новую сигарету из пачки, лежавшей на подоконнике. Зажигалка лежала у него в правом кармане брюк.

Начался дождь. Де Пальма и доктор Дюбрей шли по крытым переходам в сторону центральной аллеи. Навстречу им медсестра провела девушку с безжизненным взглядом. Пижамные штаны пациентки волочились по земле.

— Вы верите в это посещение? — спросил Барон.

— Нет никаких причин не верить Бернару. Я должен признать, что его сообщение меня ошеломило. Отран приходил сюда!

— И никто этого не заметил!

— Разумеется, никто! Вход сюда свободный для всех. Его никто не мог узнать, кроме меня, а в прошлую среду меня здесь не было.

— В любом случае вы проявили поразительную интуицию, когда сумели разговорить Бернара.

— Иногда это помогает. Бернар не дурак, как вы уже могли заметить. Это очень чувствительный и умный человек. Он рассказал нам то, что знал. В определенном смысле он согласился сотрудничать с нами потому, что знает, на что способен Тома.

Из-за угла корпуса «Орион» внезапно вышел Бернар: должно быть, он вышел через другой вход и обогнул здание. У него было что-то в руках.

— Предоставьте это мне! — велел сыщику врач.

Он медленно подошел к больному, не сводя с него взгляда. Де Пальма шел на два метра сзади.

— Что-то не так, Бернар? — спросил Дюбрей.

Его голос внезапно стал властным.

Бернар забавно покачивался.

— Я не поздоровался как надо с этим господином, — сказал он и крепко пожал руку Барону. Глаза у него были красные. — Ваша машина стоит там, — произнес он со слезами в голосе. — Я жду вашего отъезда.

Де Пальма вернулся к своей машине — взятой напрокат «клио» — и отъехал. Больничный товарищ Тома Отрана провожал автомобиль взглядом. На правом сиденье полицейский обнаружил сверток, на котором было написано крупными буквами, с интервалами между ними: «ТОМА ОТРАН».

По пути в Париж, уже далеко от Виль-Эврара, де Пальма припарковал автомобиль на стоянке какого-то супермаркета и осторожно снял со свертка скреплявшие его кусочки клейкой ленты. Внутри полицейский обнаружил мини-аудиокассету и старую книгу — «Преступный человек» Ломброзо.

Дом номер 30 стоял на той стороне Китайской улицы, которая идет от Луговой улицы до проспекта Гамбетты. В этот час дня и пешеходов, и машин здесь было мало. Дома на улице были построены из каменных блоков. Когда облака рассеивались и дождь прекращался, солнце вонзало свои лучи в тесаные поверхности камней.

Де Пальма смотрел на клавиатуру замка. Чтобы попасть в нужный дом, надо было набрать на ней код. Такие приборы всегда вызывали в его уме ассоциацию с обществом, где каждый сидит взаперти наедине со своей тоской. Он подождал несколько минут, но никто не вошел в дверь и не вышел из нее. Де Пальма решил расспросить хозяев торговых заведений квартала и начать с булочной, которая, как ему казалось, была на этом месте уже целую вечность. Толстая женщина, стоявшая за кассой, сообщила ему, что торгует здесь уже больше сорока лет, но никогда не слышала о матери с сыном, про которых он спрашивает. Барон поблагодарил ее и пошел к соседнему бару, который назывался в честь музыкального инструмента — «Рожок».

— Расскажите мне о женщине, которая жила в доме номер 30 вместе с сыном! — потребовал он у хозяина.

Хозяин вырос в этом квартале и, должно быть, провел несколько лет в тюрьме до того, как нажил деньги на продаже лимонада.

— Ничего не могу припомнить. Это важно?

— Достаточно важно, — подтвердил де Пальма, который понял, что собеседник угадал его профессию.

— Что-то серьезное?

— Да. Этому сыну сейчас примерно пятьдесят лет. Он совершил убийство и теперь в бегах.

После нескольких фраз о том, что тюрьмы теперь стали дырявыми, как решето, что сумасшествие — опасная вещь, что надо бы снова ввести смертную казнь, которая решила бы все проблемы, хозяин бара подал кружку пива пенсионеру, который, сгорбившись, ждал у стойки. Потом задумался, и на его лбу появились три уродливые морщины.

— Вы из Марселя?

— От вас ничего не скроешь, — ответил де Пальма.