Волгари - Николай Коняев

Вздыхал тяжело Паисий Лигарид, пока новую челобитную диктовал писцу:

— Великому государю бьёт челом Газский митрополит Паисий. Хотел я купить соболей и послать в свою митрополию, и пришёл ко мне Юрья-гречанин, взял денег, двести рублей серебряных, обещал принесть соболей и до сих пор ни соболей, ни денег не принашивал. Пожалуй, великий государь, вели Юрью сыскать и соболи или деньги принесть.

Покосился на иконы митрополит, вздохнул тяжело. Видит Бог, как тяжко ему Юрьев-гречанинов придумывать, а иначе как же? Нет другого пути... Для того чтобы патриархом стать, деньги, деньги и ещё деньги нужны. Но не понимают этого отцы-иезуиты. Мало денег везут.

Кой-какой доход приносило посредничество. За невеликое вознаграждение в размере половины долга помогал через государя Паисий взыскивать греческим купцам со своих должников, но тоже ведь много ль на этом заработаешь?

Надумал было Лигарид наладиться брать взятки с приезжих греков, да тоже не получилось с взятками. Только чуть не погорели...

Архиепископ Никольского Мутьянского монастыря архимандрит Христофор, которого Агафангел немного потрясти хотел, взятку давать отказался. Был Христофор племянником Александрийского патриарха Паисия и надеялся, что родство защитит его. Агафангел тогда украл у Христофора ценности, а по Москве распустил слух, что Христофор не настоящий архимандрит. Но Христофор не испугался. Пожаловался в Посольский приказ. Дурной оборот дело приобрело. В Посольском приказе по доносу Христофора начали расследование, и у Лигарида потребовали объяснений. Он отперся, но без его дозволения был сделан досмотр жилища, и украденную коробку с ценностями нашли. Но и этим дело не кончилось, начал Христофор лгать, будто из коробки часть соболей и всё золото похищено, а ещё перстень пропал.

Ложь, наглая ложь — про перстень. Золото и соболей, которые получше, действительно взял Лигарид, но перстня не было!

«И Газский митрополит подьячему Максиму Бурцеву сказал, что-де к нему, митрополиту, для такова дела присылают и тем-де ево, митрополита, бесчестят...»

Вздыхал, записывая эти слова Лигарида подьячий Максим Бурцев. Дивные дела творились на Москве. Не подьячему Максиму их разбирать надобно...

Ну а Лигариду тоже недосуг с приказными говорить. К государю опять позвали...

У государя всея Руси забот хватало. Хоть и был уже образован Малороссийский приказ, а шумела, волновалась вся Украина. Жестоко расправился хорунжий Ян Собесский с казаками.

Всех захваченных казацких предводителей приговорили поляки к повешению. Один только казак Нужный, сказывали, упросил поляков, чтобы не вешали его, а посадили на кол.

— Хочу, — сказал казак, — той же смертью, что и батька мой, умереть.

Не сумели сердобольные поляки отказать в просьбе. Посадили казака на кол...

Заплакал Алексей Михайлович, услыхав о такой смерти. Зачем ему всё рассказывают? И так голова кругом идёт. С медными деньгами, Фёдором Ртищевым придуманными, до сих пор разобраться не могут. После Медного бунта приказал государь отменить их. Уж неведомо, кто обогатился на разорении народном, только не государева казна... Но и тут заботы не кончились. Ловкие мошенники ртутью надирали медяки — не отличить было доверчивому продавцу от серебра. Только к вечеру и обнаруживал, чего наторговал за день...

Ну а про церковные дела и думать Алексей Михайлович боялся. Чуяло, чуяло сердце, что страшно будет за священные покрова заглянуть... Так и вышло.

Уже когда вернулся в Москву иеродиакон Мелетий, стало понятно, что его посольство удалось только наполовину. Вселенские патриархи не желали съезжаться в Москву, чтобы судить Никона. Правда, Мелетий привёз в Москву патриаршее постановление о власти царской и патриаршей, на основании которого русские могли сами решить вопрос о Никоне, но это было, конечно, не то, чего ждали в Москве. К тому же в Москве явился ещё один греческий митрополит Афанасий Иконийский, который решительно объявил подписи патриархов под привезёнными Мелетием грамотами поддельными.

— Позовите Лигаридия! — сказал государь.

Долго разглядывали греки подписи патриархов. Долго, размахивая руками, переругивались между собою.

— Арабская подпись, — сказал наконец Лигарид, — сделана Антиохийским патриархом Макарием, а рядом, по-гречески, его эконом писал Иоанн Хиосец. Почерк Иоанна я добро ведаю.

— А я хорошо знаю почерк Иерусалимского патриарха Нектария, — сказал привезённый Мелетием митрополит Косьма. — Нектарий — мой старый ДРУГ.

«Ещё бы кто засвидетельствовал личность Косьмы, назвавшегося митрополитом Амасийским...» — подумал Алексей Михайлович и спросил:

— А что скажете, владыки, про подписи Царьградского и Александрийского патриархов? Разве ты, владыка Лигаридий, не с грамотой Царьградского патриарха приехал?

Не смутился Лигарид.

— Великий государь! — сказал он. — Когда я в Константинополе был — там Парфений IV патриархом был. А сейчас — патриарх Дионисий. Его подпись владыка Афанасий узнает.

И, повернувшись к митрополиту Иконийскому, заговорил с ним резко и требовательно. Афанасий отвечал так же резко. Заговорили и Мелетий, и митрополит Амасийский. Перебивали друг друга греки. Голоса резкие были. Зашумело в голове Алексея Михайловича. Ничего не понимал он. Ни в чём невозможно было удостовериться. Вон, вроде подтверждена подпись Нектария, патриарха Иерусалимского, а у него, великого государя, грамота лежит от этого Нектария, и пишет в ней Иерусалимский патриарх, что помириться великому государю с Никоном надо, постараться со тщанием вновь возвести законного патриарха на престол. И подпись под той грамотой, хоть и похожая, а вроде другая...

И то добро, что Лигаридий врать не стал. А про Мелетия верно говорят, что он и подписи подделывает, и печати рисует. Не сейчас уже замечен в этом.

Кружилась от выкриков греков голова у Алексея Михайловича. Три митрополита греческих перед ним стояли. Невозможно понять было, кто из них мошенник, а кто — митрополит. Или все трое — мошенники? Тяжело было... Ещё тяжелей было от предчувствия, что, видно, никогда он и не сумеет разобраться в этом. Алексей Михайлович взглянул на список, только что по его просьбе составленный Лигаридом. Патриархи в Царьграде, не говоря уже о митрополитах, менялись с какой-то необыкновенной и ненормальной быстротой. С времени начала патриаршества Никона, за последние двенадцать лет, Константинопольскими патриархами побывали: Паисий, Иоанникий Второй, Кирилл Третий, снова Паисий, Парфений Третий, Гавриил Второй, Парфений Четвёртый, сейчас патриархом был там Дионисий Третий. Тут и одних только патриархов не упомнишь, не говоря уже о племянниках этих патриархов... А кто какие грамоты писал, и сами греки разобрать не могут.

Совсем тут в отчаяние придёшь, хорошо, верный дружище Федя Ртищев всегда рядом.

— Не кручинься, государь-свет... — прошептал он. — Эка невидаль, что мошенников не можешь отличить. Да, может, и нет среди них немошенников-то... А дело, коли уж затеяли его, всё одно довести до конца надобно.