Могила галеонов - Мартин Стивен

Повинуясь какому-то инстинкту, Грэшем не отскочил назад (как поступили бы большинство людей), а быстро пригнулся, так что его голова уткнулась в грудь нападавшего, и Грэшем почувствовал зловоние, исходившее от шерстяного рубища ночного разбойника. Тот отвел руку назад, пытаясь изменить направление удара и поразить Грэшема в сердце, однако тот успел перехватить руку громилы и сам нанес ему удар головой под подбородок. Негодяй заорал от боли. Очевидно, при ударе он прикусил язык. Грэшем отшвырнул его от себя, прямо навстречу третьему разбойнику. Раздался страшный вопль. Напавший на Грэшема первым упал на землю, напоровшись на обнаженный меч сообщника, видимо, решившего нанести удар Грэшему, но вместо того нечаянно поразившего своего товарища. Третий разбойник, низкого роста, в широком плаще, гладко выбритый, с лицом частично скрытым низко надвинутой широкополой черной шляпой, поставил ногу на мертвое тело сообщника, решив извлечь из его тела меч. И вдруг шляпа его слетела на землю, и на лице его выразилось мгновенное изумление. Не успев сообразить, что произошло, он упал на землю, выпустив рукоять меча. Манион успел разделаться со вторым разбойником, завладел его дубиной и со всей силой, на которую был способен, нанес третьему смертоносный удар по голове. Двое англичан стояли над поверженными врагами, тяжело дыша. Грэшем даже не успел обнажить меч.

— Должно быть, воры, — сказал он, переведя дух.

Манион ногой перевернул тело третьего разбойника. Стало ясно — он принадлежал к другому классу общества. Лицо его было чистым, а одежда — почти роскошной. А его меч, который Манион извлек из мертвого тела, очевидно, являлся делом рук прекрасного оружейника.

— Испанец, — заметил Манион. Острием меча он разрезал камзол убитого. На груди поверженного врага блеснула золотая цепь, украшенная золотым крестом. — Нет, это не воры. Посмотрите, какие тощие и изможденные эти двое — явно местные жители. Должно быть, вот этот, третий, нанял их, а сам спрятался за ними со своим мечом, чтобы пустить его в ход, если потребуется.

— Проклятие! — пробормотал Грэшем.

— Да уж, что говорить… Но на сей раз вы видели: вас хотел убить не Уолсингем, не Сесил и не королева, а испанцы.

Улицы были пустынны, а их схватка прошла почти бесшумно. Они оттащили тела убитых врагов в тупик и оставили там. Грэшем старался не думать о том, что с ними сделают голодные собаки…

Когда Грэшем и Манион воротились на постоялый двор, все, кроме Сесила, уже спали. Он сидел у догоравшего огня, пытаясь согреться, и подозрительно посмотрел на Грэшема.

— Дышите воздухом? — спросил он насмешливо. — Или бросаете вызов тем, кто хотел бы вас убить? Кто же ходит по здешним улицам в ночное время? Или вам надо было с кем-то срочно увидеться?

Иногда правда — лучшее оружие. Грэшем предпочел рассказать то, что было.

— Кто-то действительно пытался нас убить. Всего три человека, один из них — испанец, по виду джентльмен.

Сесил побледнел и слегка вздрогнул.

— Испанец? — переспросил он. — Вы уверены?

Его невольное изумление и растерянность были слишком явными. Манион распахнул полы своего широкого плаща и бросил трофейный меч на стол. Испанская сталь славилась в Европе: мечи из нее считались лучшими. Столь же безошибочно можно было отличить испанский меч по сложному узору на рукояти. Предъявленное Манионом оружие говорило о происхождении хозяина не меньше, чем его одежда.

— Дело не только в его оружии, — заметил Грэшем, снимая верхнюю одежду и усаживаясь у огня. — Дело также в его внешности, одежде. И вот в этом. — Он бросил на стол кошелек испанца. Сесил открыл его и потрогал монеты. — Монеты испанские, — сказал Грэшем.

— Но это же нарушение нашей неприкосновенности! — воскликнул Сесил. — Никто никогда не нападает на членов дипломатической миссии. С политической точки зрения это равнозначно кощунству!

— В нашем присутствии они забывают о вере, — заметил Грэшем. Он понимал: беспокойство Сесила вызвано вовсе не заботой об их с Манионом безопасности.

— Есть ли у вас объяснение мотивов покушения? — спросил тот.

«Нет, пока нет, — подумал Грэшем. — И едва ли я найду объяснение, пока ты не перестанешь болтать». Вслух же он произнес:

— Добро пожаловать в мир Уолсингема! В этом мире нет дипломатической неприкосновенности. Противник здесь не носит военной формы, по которой его можно опознать. Ножом могут ударить как в грудь, так и в спину.

Сесил, по-видимому, был все еще глубоко возмущен оскорблением, нанесенным английской дипломатии. Наверное, если этот человек когда-нибудь получит настоящую власть, — он будет иметь дело только с дипломатами, но никак не со шпионами.

Наконец, когда англичане уже почти окончательно отчаялись, им разрешили встретиться с герцогом Пармским. Сесил отправил сухое послание отцу и короткое официальное уведомление королеве. Он выразил свое недовольство тем, что комната, где их приняли, была невелика, бедно обставлена, и отопление там было немногим лучше, чем на их постоялом дворе. Грэшем имел обо всем иное мнение. Для герцога это была походная встреча, а он прежде всего являлся солдатом. На такие вещи, как обстановка и роскошь, этот человек, сам разрушивший не один город, едва ли обращал особое внимание. Герцог Пармский подходил к переговорам чисто по-деловому… А может быть, проявив смекалку, он нарочно принял дипломатов в бедной обстановке, тем самым смутив их и сделав более сговорчивыми?

Послы выполнили необходимые формальности. Взгляд умных глаз герцога Пармского оценивающе скользил по чужестранцам. Он остановился на Дерби, сразу признав в нем реального (да и официального) руководителя делегации. Его герцог взял за руку и лично налил ему вина. Он также верно оценил роль Сесила, присутствовавшего здесь только в качестве носителя знатного имени (хотя именно ему, как потом узнал Грэшем, королева в первую очередь поручила ежедневно писать ей отчеты о переговорах).

Грэшему герцог лишь слегка кивнул, хотя Дерби докладывал о молодом человеке с явной симпатией. Грэшем не мог бы точно сказать, сколько времени продолжалась их встреча — час или два.

Наконец члены делегации откланялись. Они остались недовольны: в камине горел не торф, а сырые дрова, и их одежда пропахла дымом. Когда гостям выделили комнаты, чтобы они могли помыться перед ужином, который давал герцог, кто-то неожиданно похлопал Грэшема по плечу. Обернувшись, Грэшем увидел графа д'Аремберга, одного из приближенных герцога Пармского.

— Кажется, вы должны разрешить некое любовное дело? — спросил он с улыбкой. Уж такой человек его герцог! Он готов заниматься и такими делами, как поиски чьего-то там жениха, когда решается судьба нации. — Герцог готов уделить вам несколько минут до совершения формальностей, чтобы обсудить ваши поиски и выслушать ваше сообщение о том, чего вы уже добились.

Грэшема проводили обратно в помещение для переговоров, а оттуда — в небольшую смежную комнату, обставленную ничуть не лучше, чем первая. Герцог Пармский, главнокомандующий армией его католического величества в Нидерландах, спокойно посмотрел на Грэшема. Их оставили наедине друг с другом.