Фотофиниш. Свет гаснет - Найо Марш

— А имя?

— Вы уже знаете так много; я думал, что вам известно и это.

— Ну?

— Мария, — сказал Марко.

Откуда-то в доме донесся звук, обычно не представляющий из себя ничего исключительного, но сейчас привлекший их внимание. Хлопнула дверь, и звук затих.

— Телефон, — прошептал Марко. — Это телефон.

— Мария вас видела? Видела, что у вас в руках конверт?

— Я не уверен. Может, и видела. Могла видеть. Она смотрела… на меня. Или так мне показалось. Взглянула раз-другой. Она ничего не сказала. Мы с ней не были друзьями.

— Нет?

— Я вернулся в кабинет. Позже. Перед самым началом оперы. Конверта не было. Так что я подумал, что кто-то положил его в мешок с почтой.

В холле послышался гул голосов. Дверь распахнулась, и вошел Хэнли.

— Телефон! — крикнул он. — Он работает! Это же… — он умолк, глядя на Марко. — Спрашивают вас, мистер Аллейн, — сказал он.

— Я возьму трубку наверху, — сказал Аллейн. — Следите, чтобы линия не отключилась.

Он вышел в холл. Большинство гостей собрались там. Он прошел мимо них и бегом поднялся на следующий этаж; войдя в студию, он нашел там Трой и доктора Кармайкла. Он снял трубку с аппарата. В ней звучал голос Хэнли: «Да. Не вешайте, пожалуйста, трубку. Мистер Аллейн сейчас подойдет. Оставайтесь, пожалуйста, на линии». И спокойный ответ: «Благодарю вас, сэр. Я подожду».

— Все в порядке, Хэнли, — сказал Аллейн. — Можете вешать трубку, — и он услышал, как трубка опустилась. — Алло, — сказал он, — Аллейн у телефона.

— Старший суперинтендант Аллейн? Инспектор Хэйзелмир, полиция Ривермаута. Мы получили сообщение о том, что на острове Уэйхоу случилась беда, и нам сообщили, что вы находитесь в доме. Насколько я понял, это убийство.

Аллейн очень коротко сообщил ему о произошедшем. Мистер Хэйзелмир повторял все, что он ему говорил — по-видимому, диктовал кому-то. Телефонная линия то и дело потрескивала.

— Так что вы понимаете, — закончил свой рассказ Аллейн, — я тут нечто вроде министра без портфеля.

— Что, простите? А! Да, понял вас. Да. Но все же это очень удачное стечение обстоятельств. Для нас. Нам, конечно, сообщили из главной конторы, что вы в стране. Это будет неожиданная честь… — разряд статического электричества стер остаток фразы. — …ременный ремонт. Лучше поторопиться… должны добраться… вертолет… надеюсь… врач…

— Здесь есть врач, — крикнул в трубку Аллейн. — Я бы предложил отправить сюда полностью экипированную группу по расследованию убийств и ордер на обыск — вы слышите? И коловорот. Да, именно это я и сказал. Большой. Да, большой. В целях наблюдения. Вы слушаете? Алло! Алло!

Линия молчала.

— Что ж, — после паузы сказала Трой, — полагаю, это начало конца.

— В каком-то смысле это начало начала, — переиначил Аллейн. — Если ничего другого не вышло, то по крайней мере вернулась благословенная рутина. Не уверен, есть ли в Новой Зеландии группа по расследованию убийств, но любой, кто приедет, предпримет правильные шаги в правильном направлении, и у них будут на это полномочия. А ты, любимая, полетишь домой с нетронутым холстом. — Он повернулся к доктору Кармайклу. — Не представляю, что бы я без вас делал.

Прежде чем тот успел ответить, в дверь громко постучали.

— Ни минуты покоя, — сказал Аллейн. — Войдите!

Это был синьор Латтьенцо, бледный и странно невеселый.

— Я de trop[62], — сказал он. — Простите меня. Я думал, что найду вас здесь. Атмосфера внизу кажется мне неуютной. Все задают вопросы, выражают облегчение и больше всего на свете хотят услышать, что они могут уехать. А за всем этим — страх. Страх и подозрение. Не очень приятное сочетание. И ты понимаешь, что, в конце концов, ты и сам примерно в том же состоянии! Я нахожу это крайне неприятным.

Доктор Кармайкл сказал Аллейну:

— Они захотят узнать детали телефонного звонка. Хотите, я спущусь и расскажу им?

— Будьте добры. Просто скажите, что это и правда была полиция, что они уже в пути и что линия опять отключилась.

— Хорошо.

— Очень хороший человек, — сказала Трой, когда он ушел. — Мы так и не закончили застилать постели. Теперь, наверное, это уже не имеет большого значения, но мы, по крайней мере, должны убрать свои рабочие принадлежности — как ты считаешь?

Ей удалось зайти за спину синьора Латтьенцо, и оттуда она скорчила мужу быструю гримасу.

— Полагаю, ты права, — послушно сказал Аллейн, и она направилась к двери. Синьор Латтьенцо, казалось, делает над собой усилие. Он выдавил из себя гораздо более бледную реплику, чем они привыкли от него слышать.

— Заправлять кровати? Рабочие принадлежности? — воскликнул он. — Я в недоумении. Передо мной величайшая художница нашего времени, с которой я больше всего на свете хотел познакомиться, и она говорит об уборке кроватей после убийства?

— Она ведет себя как британка, — сказал Аллейн. — Если бы тут были пули, она бы поработала и над ними. Не обращайте внимания.

— Это правда, — уверила Трой синьора Латтьенцо. — Это вместо истерики.

— Как скажете, — сказал синьор Латтьенцо и, спохватившись, схватил и смачно поцеловал руку Трой. Она бросила на Аллейна взгляд скромницы и удалилась.

Аллейн, и сам начавший чувствовать себя британцем, сказал, что рад приходу синьора Латтьенцо.

— Я кое о чем хотел вас спросить, — сказал он, — но со всеми этими тревогами и передвижениями по дому у меня так и не дошли до этого руки.

— Меня? Ну конечно! Все что угодно! Хотя я не думаю, что могу сообщить вам какие-то потрясающие новости, — сказал синьор Латтьенцо. Он сел в самое удобное кресло и, похоже, расслабился. — Ну вот, — сказал он, — я уже чувствую себя лучше, — и он достал портсигар.

— Речь о происхождении мадам Соммиты.

— Вот как?

— Она была вашей ученицей около трех лет до своего дебюта?

— Так и есть.

— Полагаю, вам было известно ее настоящее имя?

— Естественно. Пепитоне.

— Возможно, это вы помогли ей выбрать артистический псевдоним? Ведь Соммита практически означает «вершина»[63], так?

— Не я его выбрал. Мне этот псевдоним казался несколько экстравагантным. Она так не считала и настояла на своем. Можно сказать, что это было вполне оправданно.

— И правда можно. Но наверное, можно также сказать, что этот выбор был скорее вопросом точности, а не вкуса.

Синьор Латтьенцо тихонько захлопал в ладоши.