На расстоянии звездопада - Георгий Ланской

– Ты что, охренела? – завизжала Гера. – Помогите! Помогите! Люди! Ми-ли-ци-я!

Милиция, как известно, давно свое существование прекратила, потому полицейские на призыв не отозвались. Танька бросилась на нее, как тигрица. Они вцепились друг другу в волосы, тянули туда-сюда, как в нанайской борьбе, но ловкая Танька вдруг ударила Геру в живот, а когда та, задохнувшись, упала на колени, с наслаждением ткнула лицом в пыль. Гера брыкалась и кашляла, вдыхая с земли мелкий мусор и требуя отпустить, но Танька была сильнее и, кажется, получала от драки удовольствие. Черный наряд Геры окрасился в серый, фотоаппарат долбился о землю. Танька тоже угваздалась по самые уши, но ее это нисколько не смущало. Содрав с плеча акулы пера фотоаппарат, она уселась Гере на спину, придавила ей руки и, без особых церемоний, выдрала из гнезда флэш-карту.

– Пусти, – выла Гера. – Пусти, сво-о-олочь! Я тебя… в суд…

Пыль от ее трепыханий вздымалась в воздух облаками.

– Давай-давай, – сказала красная от натуги, но при этом невероятно довольная Танька. – У меня тут три свидетеля, что это ты на меня напала.

Гера плакала и брыкалась, пытаясь сбросить Таньку, но та сидела крепко, без труда удерживая ее руки коленями. Лерка, поднявшись при помощи Алексея и Ульяны, охая, подошла к поверженной Гере, забрала у Таньки флэш-карту и, убедившись, что никто не видит, с наслаждением пнула Геру в бок. Та взвизгнула, вдохнула комара и закашлялась.

– А теперь подавай в суд. Вот там и покудахтаешь про свободу слова… – злорадно сказала она и, повернувшись к Ульяне, с недовольством добавила: – Тебе не кажется, что пребывание на твоей малой родине затянулось? Нельзя ли считать эту корриду финальным аккордом нашего вояжа?

– Пожалуй, да. Как-то очень экспрессивно мы проводим время. – вздохнула Ульяна и повернулась к сестре. – Ты тут откуда взялась?

– Народ собирала, – охотно пояснила Танька. – Думала, если Лешку не отпустят, устроим прямо перед ментурой митинг, ну, или флэш-моб. Все моей отмашки ждут.

– Какая прелесть, – восхитилась Лерка. – Просто дикий, дикий Запад.

– А то, – ответила довольная Танька и снова ткнула Геру лицом в пыль.

Москва, пыльная, шумная, обрушилась на Ульяну привычным гвалтом, суетой и тучей звонков и встреч, на которые она не собиралась ехать. Кто бы мог подумать, что всего за несколько дней она подрастеряет весь свой тщательно наращиваемый светский лоск, а вернувшись в брошенную квартиру, почувствует, что больше это не ее дом.

«Надо продавать, – безрадостно подумала она. – Не сейчас, потом. Сейчас не будет сил и времени этим заниматься».

Мыслями она была даже не в клинике, не внутри своего больного тела, а там, в городишке Юдино, где остались ее настоящий дом, ее сердце и ее, наверное, уже последняя, любовь.

Танька не обманула. Вызволять Лешку из застенок действительно собирался прийти половина города. Сарафанное радио превратило мелкий эпизод в квартире Некрасовых в настоящую бойню. Самое деятельное участие в несостоявшейся революции принимала Соня, готовая лично громить здание ОВД. А когда бунт, по понятным причинам, отменили, та же самая половина города направилась на вокзал, провожать Ульяну, поскольку как в старом фильме о безымянной звезде, вокзал оставался главной площадкой для светских раутов.

– Спасибо, спасибо, – шептала Ульяна, принимая от старушек очередную баночку с домашними соленьями. – Нет, денег не надо, спасибо…

– Можно год бухать по-черному, закусывая огурцами, – прокомментировала ядовитая Лерка. – Господи, у нас тут не купе, а филиал музея «Поле чудес». Ну, куда нам столько?

– Ничего ты не понимаешь. Это же от души, – возразила Ульяна.

– Где уж мне, – фыркала Лерка. – Нет, я понимаю, что это невероятно трогательно, но, в самом деле, куда это добро девать?

Поезд стоял всего две минуты, оттого прощание с Лешкой было скомканным. На виду у людей он не отважился на бурное проявление чувств, торопливо затащил чемоданы Ульяны и Лерки в купе, и уже там, в совершенно неромантичном месте, рядом с туалетом, Ульяна сама бросилась к нему на шею, торопливо целуя в щеки, губы, шею, боясь пропустить хоть один свободный от поцелуев сантиметр кожи.

Вагон дернулся, проводница у дверей демонстративно покашляла, но не вмешивалась, разглядывая целующихся с жадным любопытством. Кажется, эта сцена доставляла ей удовольствие.

Лешке пришлось прыгать на ходу, а потом бежать за вагоном, заглядывая в приоткрытые двери, пока не кончилась платформа. Поезд полз, набирая скорость, а Ульяна все высовывалась, пока проводница не отогнала ее и не закрыла дверь. Вышагивая по качающемуся вагону, Ульяна всхлипывала, размазывала по щекам слезы, а, оказавшись в своем купе, наревелась вволю у Лерки на плече.

В больнице, куда она явилась с тайной надеждой, особо не порадовали. Опухоль оказалась злокачественной, но ситуация была отнюдь не безнадежной.

– И чего ты так всполошилась? – ласково спросила Шишкина. – Сейчас все лечат, если не запускать. А у тебя все еще не так плачевно.

– Боялась, что грудь отрежут, – призналась Ульяна. – На работе бы тыкали пальцем: вот, мол, инвалидка идет.

– Тоже мне проблема, – фыркнула Ольга Анатольевна. – За грудь боялась, а сдохнуть нет?.. Ладно, речь, собственно, не об этом. Я тебе вот что скажу: операцию тебе могут и у нас сделать, тем более, что и оборудование, и опыт имеется, слава богу, но я бы все-таки советовала тебе Израиль. Народу меньше, конфиденциальность… У нас вроде и охрана, и прочие люксы, но журналюги везде лезут. Вчера одного вытолкали буквально взашей. А тебе покой нужен. Особенно после всего, что ты пережила… У меня есть чудная девочка в израильской клинике, отличный врач. Если хочешь, я прямо сейчас договорюсь?

Ульяна помолчала, а потом сказала:

– Хочу. Договаривайтесь.

Обрадованная Ольга Анатольевна тут же позвонила чудной девочке и стала «договариваться», хохотала раскатистым басом в трубку, щебетала воробушком, и обволакивающе журчала, умоляя помочь опороченной звезде – «и, Розочка, солнце мое, только чтобы все было конфиденциально, а то натерпелась, бедолажка…»

Ульяна слушала и улыбалась бессмысленной стеклянной улыбкой. Бомба внутри все тикала, но сейчас, казалось, в отлаженном механизме разрушения, почуялся сбой.

Возможно, ее утешил прогноз. Возможно, бальзамом на рану пролилась разоблачительная передача, которую отснял Черский, после которой Пяткову пришлось долго извиняться перед зрителями и уверять, что собранные ими деньги действительно предназначались Некрасовой, просто их не успели передать, ведь не был известен точный адрес клиники. Ульяна поразилась, что при всем этом Пятков умудрился угадать, что ей предложат лечение именно в Израиле.

Черский выловил ее перед походом в клинику и заставил дать развернутое интервью, в котором Ульяна отказалась от помощи зрителей, поблагодарила за проявленное милосердие, а вырученные деньги попросила передать в детский благотворительный фонд.