На расстоянии звездопада - Георгий Ланской

– Я все тебе сказала, – строго ответила Шишкина. – Чтобы завтра ты была у меня.

– Завтра никак. Послезавтра. Никак отсюда раньше не уехать, это же географическая задница. Поезда не ходят, самолеты не летают, в наличии только гужевой транспорт.

– Рада, что к тебе вернулось чувство юмора, но в твоем состоянии идти за рыбным обозом я не рекомендую.

Прогноз, стало быть, оказался совершенно неоптимистичным, но разговор с Шишкиной Ульяну неожиданно приободрил, и она передумала умирать и жалеть себя. В паузе, когда она пыталась дозвониться Лерке, к ней неожиданно пробился Черский. Обменявшись сдержанными приветствиями, они недолго затихли, словно не зная, как начать разговор.

– Ты чего из Москвы свинтила, дура? – резковато спросил Егор.

Голос у него был хриплым, и говорил он немного в нос, наверное, простудился, но Ульяна, за неимением лучшего, решила выплакаться на судьбинушку сброшенной с Олимпа небожительницы, заодно нажаловавшись на Пяткова.

– Да знаю, знаю, – прервал Егор ее излияния. – Лерка все уши прожужжала. Я же тебе сразу перезвонил, чего трубку не брала? Ладно, концерт не получилось провести, но я бы тебя в свой проект запихнул на первое время.

– Гош, я, конечно… то есть… Спасибо, только я вроде как больна.

– Вроде как?

– Вроде как. И Пятков, ты же знаешь, он меня с дерьмом готов сожрать, и вообще, костьми ляжет, чтобы меня в Останкино не было.

– А Пятков мне не указ, – жестко возразил Черский. – Он вообще на другом канале работает. А если тебе деньги нужны на операцию, я дам.

– Спасибо, – серьезно ответила Ульяна. – Только я не могу взять.

– О, боже… Ну, одолжу, раз ты такая принципиальная. Ты главное сюда вернись, а дальше разберемся.

Звонок от Егора стал бальзамом на рану. Ульяна подумала, что получила поддержку оттуда, откуда ее совершенно не ждала, ведь по большому счету, с Черским они лишь приятельствовали, не особенно близко, не доверяли друг друга сердечных тайн, и даже в гости друг к другу не ходили. А Пятков Егору действительно был не указ, и еще неизвестно было, чем бы кончилась эта битва слона с тигром, если бы они всерьез стали выяснять отношения. У Пяткова, отменного журналиста в прошлом, был больший авторитет в телевизионных кругах, у Черского за спиной стоял папочка-олигарх, да и со стороны супруги весьма внушительные активы. Даже если обещание помочь, как это часто бывает, закончится лишь обещанием, это все равно было приятно.

На вокзале, как она и предполагала, почти никого не оказалось, лишь в дальнем углу, неподалеку от закрытого на ночь буфета, с неизменным марсо-сникерсово-дошираковым набором, дремала старуха в цветастом платке, прижимавшая к боку тощую котомку с облезлыми ручками. Никого не было и в кассе, лишь на стекле болталась табличка: «Технический перерыв 15 минут». Не было видно и вездесущей Геры, стало быть сплетня, что она на вокзале и ночует своего подтверждения не нашла.

Ну, и слава богу!

Ульяна села на краешек кресла напротив окошечка, чтобы видеть, когда появится кассир, вытащила телефон, воткнула в гнездо наушники и включила плеер, где давно установила случайный выбор композиций, порой так попадающих под настроение. Она уже давно устала от попсы, которую объявляла на концертах, исполняемую артистами, с которыми обнималась на приемах, столь же бессмысленными, и пустыми, как их творчество. Оттого в ее плэй-листе пышным цветом расцвел джаз, вперемешку с блюзовыми композициями, роком в исполнении женщин и хитами восьмидесятых. В них было больше глубины, радости и искренности, съеденной и переваренной нынешними музыкантами.

В наушниках грянул хит конца восьмидесятых, вечно живой, всегда популярный, и, увы, единственный, спетый талантливыми патлатыми парнями из Швеции, не то на «Евровидении», не то еще на каком-то конкурсе.

Все будет.

Сейчас придет кассир, она купит билет, вернется в Москву, и, как поется в этой лихой песне, начнет свой финальный отчет. Гитарный вой, летящий мужской голос манил, заставляя поверить, что все будет хорошо, и Ульяна позволила себе поверить, что сейчас вознесется туда, к Венере, куда звал солист группы. В приподнятом настроении, она дождалась кассиршу, пялившую на нее бессмысленные заспанные глаза, купила билет, и долетела до дома почти вприпрыжку, лелея в душе надежду, и совершенно не подозревая, что вторая часть Марлезонского балета, абсурдного в своем гротеске, начнется с утра.

Ульяна еще отсыпалась после бессонной ночи, когда в квартиру заявилась бабка Соня. Мать стирала, Танька, не поднимавшаяся раньше двенадцати, тоже спала, так что дверь Соне опрометчиво открыла еще толком не продравшая глаза Каролина, разгуливавшая по дому в короткой футболке, едва прикрывающей круглую попку.

– Выставила ляхи свои, – зло буркнула Соня, тяжело отдуваясь после подъема. – Ох, забрались на самую верхотуру, не могли на первом этаже квартиру купить… Стул дай! Римка! Римка, где ты лазишь?

Римма высунулась из ванной, вытирая на ходу мокрые руки. Каролина приволокла с кухни табуретку, с грохотом поставила перед Соней и, фыркнув, пошла было в спальню досыпать, как вдруг Соня больно шлепнула ее по попке. Каролина взвизгнула и, взбрыкнув ногами, умчалась, прокричав что-то вроде: «Ненормальная!»

– Ишь, жопу отъела, кобыла, – зло сказала старуха. – А ты, Римка, сажай, сажай их на шею. Так в гроб и сойдешь с ними на хребту.

– Здравствуй, Соня, – нелюбезно сказала мать. – Чего вдруг пожаловала?

– Взяла и пожаловала, и тебя не спросила. Что ж я, к родне зайти не могу, коль дочери к отцу глаз не кажут? Привет хочу передать. Жив-здоров ваш папаша, чувствует себя прекрасно.

– Я вроде не спрашивала, как он себя чувствует, – холодно сказала Римма.

– Ты спросишь, дождешься от тебя… Чаю дай! Упрела, пока дошла…

Из комнат одновременно вышли отчаянно зевающая Ульяна, и рассерженная Танька, которой успела наябедничать Каролина. Увидев Соню, обе замерли и уставились на старуху, не подумав даже поздороваться. Соня по очереди оглядела сестер, скинула старый платок, обнажив седую голову, и, задержав взгляд на Ульяне, проворчала:

– Проспите все царствие небесное. Весь город на ушах. Пока дошкандыбала, мне сто раз впихивали в руки баночки для помирающей, груздики, огурчики… А она вона, стоит как ни в чем не бывало, и помирать не собирается…

Поднявшись с табуретки, Соня, охая и вздыхая, прошла на кухню, где Римма уже наливала ей чай. Соня уселась у окна, отлила чай в блюдечко и стала шумно пить, заедая каждый глоток размоченной в кипятке сушкой. Зубы у нее, несмотря на старость, работали, как хлеборезка. Ульяна раздраженно посмотрела на это старое, обрамленное сединой, лицо, с маленькими, бутылочного цвета, глазками, крупным носом, и подумала, что Соня удивительно похожа на бультерьера, злобного и опасного, готового в любой момент вцепиться в горло.