Эхо - Дун Си

себя Акью[13], когда писал «Подлинную историю Акью», или так же, как он представлял себя тетушкой Сянлинь, когда писал «Моление о счастье».

– Но ты ведь совершенно не разбираешься в косметике и средствах по уходу.

– Тут пришлось немножко постараться: я больше часа просидел в Интернете, зато полностью разобрался, что к чему.

– И даже не прибегал ни к чьей помощи? – В ее голове вдруг промелькнула Бай Чжэнь.

– Снова ты за свое! Я же прекрасно знаю, что у тебя острый нюх, развитая интуиция и богатое воображение. Зачем бы я стал к ней обращаться? Тем более что речь идет просто о сборе чемодана, а не об издании книги, к чему это вообще с кем-то обсуждать?

Признав, что он в общем-то прав, Жань Дундун чуть слышно произнесла:

– Спасибо.

Один за другим подтянув к себе все пакеты, она принялась укладывать их обратно.

– Ты, кстати, знаешь о четырех запретных темах, на которые супруги не должны разговаривать с посторонними?

– Нет, – ответил он.

– Во-первых, нельзя говорить о семейных доходах: узнав, что денег много, их начнут у тебя просить, а узнав, что денег мало, тебя начнут презирать; во-вторых, нельзя говорить о семейных разногласиях: решить ваши проблемы никто не сможет, а вот разжечь ссору – это пожалуйста, потому что каждому хочется жить лучше, чем ты; в-третьих, нельзя обсуждать изъяны и недостатки партнера, все его плюсы и минусы были твоим личным выбором; в-четвертых, нельзя обсуждать интимную жизнь, потому что в каждом живет желание подглядывать. Ты же взял и рассказал Шао Тяньвэю о моих проблемах со здоровьем и тем самым поставил под угрозу мою работу.

– Прости, но некоторые проблемы я в одиночку решить не в силах.

– А кто просит тебя их решать? Не слишком ли ты обольщаешься на свой счет? Может, ты еще рассказал, что мы уже давно спим в разных комнатах и не занимаемся сексом, что вот-вот разведемся, что я курю и принимаю снотворное, что слежу за тем, какие онлайн-покупки ты совершаешь?

– Я же не больной, зачем мне про такое рассказывать?

Услыхав, что он употребил слово «больной», она подумала, что это камень в ее огород, поэтому заявила решительным тоном:

– Ты сто процентов рассказал ему обо всем, иначе Шао Тяньвэй не смотрел бы на меня так снисходительно. Вообще-то он мой подчиненный… Ты понимаешь, какую репутацию ты мне создал?

– Когда ты расследуешь преступление, то представляешь в деталях, кто и на что способен, но когда дело доходит до меня, ты никогда не учитываешь, что я за человек. Принимаешь меня за какого-то вздорного сплетника, даже не пытаешься взвесить мои плюсы и минусы.

Приняв его возражения, она все-таки не собиралась отдавать ему победу, поэтому выдвинула новое обвинение:

– Зная, что я завтра уезжаю в командировку, ты тем не менее отвез Хуаньюй к бабушке. Даже не дал мне возможности попрощаться с дочерью, будто она только твоя.

– Так я могу за ней съездить.

С этими словами он переоделся, взял ключи от машины и вышел.

Едва она услышала, как хлопнула дверь, в носу у нее защипало и из глаз хлынули слезы. «Почему я стала такой? – думала она. – Ведь его забота меня определенно тронула, но в ответ я наговорила ему кучу грубостей. Совершенно точно, что я проиграла, однако при этом нарочно стала задираться. Неужели я не способна проигрывать – или же просто обнаглела? Как я могла дойти до того, что превратилась в свою же противоположность?»

49

После отъезда Жань Дундун в командировку Му Дафу сдал Хуаньюй на попечение бабушки, а сам отключил телефон и прилег восполнить недосып, проспав в общей сложности с десяти утра до восьми вечера. Когда он ложился, за окнами еще жарило солнце, а когда проснулся – на улице уже стояла такая тьма, что хоть глаз выколи. За это время успело пройти десять часов, но в его голове эти десять часов не оставили никаких следов: он ни о чем не беспокоился, ему ничего не снилось, в туалет он не ходил, так что, если бы не прилив сил, он бы и не поверил, что прошло столько времени. Как же все-таки хорошо быть одному: не нужно подстраиваться ни под чьи жизненные ритмы, не нужно следить за чьим-то выражением лица, не нужно даже включать свет и идти готовить, словом, ты – сам себе хозяин. Он вдруг представил себя героем повести Кафки «Превращение», который, превратившись в мерзкое насекомое, физически не мог встать с кровати. Му Дафу остался лежать, размышляя о том, что быть насекомым не так уж, собственно, и плохо. Он решил поспать до утра, но весь сон ушел, будто батарейки в его организме были заряжены на полную мощность.

Обоняние его обострилось, и теперь он чувствовал целую смесь запахов, витавшую в его кабинете: запах старых и новых книг и газет, запах деревянного пола, запах от подключенного в сеть компьютера. Как удивительно – почему раньше он вообще не ощущал всех этих запахов? Порой он открывал глаза и смотрел в потолок и чуть ниже, наблюдая за тем, как постепенно проявляются очертания люстры, контуры книжных шкафов и рабочего стола. От соседей, живущих напротив, доносились обрывки звуков, которыми сопровождался их ужин. Откуда-то совсем издалека долетал приглушенный многоэтажками шум утюжащих дороги машин, чем больше он прислушивался к этому шуму, тем более отчетливым он становился, а как только он переставал обращать на него внимание, шум тут же куда-то улетучивался.

Ему хотелось ни о чем не думать, но периодически в его голове все же всплывали какие-то путаные мысли, иногда они являлись как в тумане, а иногда прояснялись до деталей. В таком состоянии он пролежал до четырех часов следующего дня. Когда внутри у него уже все скрутило от голода, он не спеша поднялся, почистил зубы, умылся, заварил лапши и так же не спеша принялся есть.

Стоит ли включать телефон? Он колебался. Если включить, то на него тут же свалится целый ворох всякой мути, а не включить тоже нельзя, поскольку он переживал за Хуаньюй и боялся, что тесть с тещей в случае чего не смогут с ним связаться. Поэтому телефон он все-таки включил. В ту же секунду тот разразился целой трелью уведомлений, которые сыпались подряд десять с лишним секунд, напоминая взрывы хлопушек. Он принялся проверять сообщения и сперва просмотрел отправленные с телефона тестя послания от дочери: «Папа, почему ты отключил телефон? Скучаю. Хуаньюй», «Папа, ты заболел? Если заболел, то скажи мне. Хуаньюй». Сердце Му Дафу тут же согрелось, по щекам от умиления потекли слезы. Как же давно он не плакал! Вот уж не думал, что длительный сон сделает его таким восприимчивым и хрупким.

После этого он прочел сообщение от Жань Дундун, отправленное вчера в пять вечера: «Я в Синлуне, все хорошо». Уже несколько лет он не получал от нее ничего подобного, он к такому совсем не привык, у него было такое ощущение, словно, откусив нечто горькое, он вдруг почувствовал на языке сладкое.

Потом он добрался до Бай Чжэнь, от которой пришло восемь пропущенных звонков и пять сообщений: «Профессор Му, найдется время? Может, завтра встретимся? Хочу попросить совета»; «Тебе неудобно отвечать или решил поиграть со мной в прятки?»; «Будет время увидеться сегодня вечером?»; «Ты так боишься жену, что не рискуешь отвечать?»; «Когда включишь телефон, ответь, пожалуйста».

В тот момент, когда он просматривал последнее сообщение, раздался очередной звонок от Бай Чжэнь, и пока он раздумывал, стоит ли на него отвечать, звонок прекратился. Не прошло и минуты, как телефон зазвонил снова, ему продолжала названивать Бай Чжэнь, и он снова не взял трубку. С одной стороны, встречаться с Бай Чжэнь ему не хотелось, поскольку он боялся, что если об этом узнает Жань Дундун, то отношения между ними обострятся еще сильнее, с другой стороны, встретиться с ней ему все-таки хотелось, поскольку, кроме Бай Чжэнь, ни с кем другим поговорить по душам он не мог. Он надеялся,