Не смей меня... хотеть - Мария Зайцева

из кармана спортивок кольцо и, взяв меня за безвольную руку, надевает его на палец.

Я в оторопи смотрю на кольцо. Красивое, белого металла,  с большим желтым камнем, сверкающим под электическим светом ламп.

Затем перевожу взгляд на Немого.

Он , словно не понимая, что его сейчас растопчут, смотрит только на меня. В его глазах волнение и вопрос. Он очень уверенно говорил, но он совсем не уверен…

И меня неожиданно затапливает нежностью.

Он шел сюда не просто так. Он шел… Шел, чтоб все это разрешить так, как он посчитал нужным. В своем стиле. Без прыганий и растанцовок. Он рисковал… И в первую очередь даже не быть побитым моими родными, а получить мой отказ. Рисковал и боялся. Но все равно все сделал так, как посчитал нужным. Довел дело до конца.

— Я больше никогда не буду столько ждать, принцесса, — словно в ответ на мои мысли, сказал он, подтверждая все.

— Тебе и не придется, — шепчу я, ощущая, как слезы по щекам бегут.

Боже, такой сумасшедший, такой дикий… Такой дурак.

Такой мой…

— Так… — приходит в себя папа, — я не понял сейчас…

— А что тут непонятного, Вить? — мама идет вперед, спокойно обходя стоящих, словно статуи,  братьев и отца, — наша девочка замуж выходит. Поздравь.

Я смотрю на папу, упрямо и с надеждой. Ну же! Ну!

— Черт… — он бессильно выдыхает, улыбается и тянет ко мне руки. Я с готовностью вскакиваю и, как была, в покрывале, лезу обниматься.

Папа подхватывает меня на руки, качает , словно маленькую, шепчет:

— Принцесса моя. Совсем взрослая…

За моей спиной отмирают братья и по очереди  за руку здороваются с Захаром. Не сказать, что сильно дружелюбно, но и без вражды. И это уже хорошо.

Сзади подходит мама, целует, обнимает, у нее слезы на лице.

Это так странно… Никто не плакал, не проявлял таких эмоций, когда я с Олегом была. Хотя, Олег не делал предложения.

А Захар все делает по-максимуму…

— Ты же знаешь, что, если обидит, я его в землю вколочу? — шепчет мне папа.

— Не обидит, — уверенно отвечаю я, поворачиваюсь и смотрю на Захара, стоящего в кругу моих братьев и смотрящего на меня.

Только на меня.

И повторяю, лишь губами, только для нас двоих:

— Не обидит.

И вижу, как он кивает, как всегда, понимая меня без слов.

Мои хорошие, это финал этой истории! Мне его хочется оставить именно таким, легким и позитивным. Очень надеюсь, что вы оцените мою задумку.

Спасибо, что вы были со мной и моими героями все это время!

Дальше будет три бонуса, это своеобразные окошки в мир других, предполагаемых книг серии. Не переключайтесь!

Очень прошу вас не убирать книгу из библиотеки, а еще поделиться своим мнением о ней здесь и, если возможно, в соцсетях. Я принимаю участие в конкурсе, кто еще не видел, переходим по тэгу прямо из аннотации книги #Конкурс плохие парни, и смотрим, какие еще книги участвуют в конкурсе. Я, конечно, не особенно рассчитываю, но все же, мало ли, вдруг повезет победить)))) Так что прошу вашей активности, мои хорошие.

И помните, что я пишу для вас!

Я люблю вас!

Бонус 1

Сомик

— Знаешь, — говорит Радужка, делая умилительно серьезную моську, глядя на которую сразу испытываю дикое желание потянуть ее на себя и зацеловать, затискать до полуобморочного податливого состояния,  — я думаю, что желый цвет — говно. Еще и полоса эта…

Это она так про субарик мой, если что. Виэрэкс эстиай, чтоб было понятней. С разгоном до сотки за три секунды и максималкой больше четырехсот. Да на у нее обвес дороже, чем она сама! Моя желтая шикарная девочка…

Говно, говорит мне этот радужный клопик. Говно…

Ярость закипает душной волной, и мелкая возмущенно пищит, прижатая к кровати, обездвиженная и беспомощная.

Пререхватываю оба тонких запястья над головой, освобождая себе одну руку для решительных действий.

— Пусти, дурак! — пыхтит Радужка, дует нежные зацелованные губки, закатывает светлые яркие глаза, извивается.

Кайф какой… Наклоняюсь и ловлю зубами пирсинг на нижней губе, сжимаю, предупредительно рыча, заставляя замереть. Она застывает подо мной, дышит только, быстро и часто. Прямо перед моими глазами на виске бьется под прозрачной кожей тонкая синяя жилка, выдавая ее волнение. И возбуждение.

Толкаюсь бедрами, недвусмысленно давая понять, что кое-кто перешел грань и сейчас будет наказан, и ответом мне — прерывистый теплый выдох в губы.

Голова кружится, близкий вкус ее поцелуя пьянит, и я с удовольствием погружаюсь в это ощущение скорого кайфа.

Целую ее, податливую и неуступчивую, мягкую и колючую, нежную и резкую. Целую, сходя с ума от того, что не могу предугадать, не знаю, какой она будет в следующую секунду.

Это нереально будоражит.

Никогда в моей жизни такого не было. Не было такой девчонки.

Столько через постель прошло, чего тут только не было… Но вот такого…

Закрываю глаза, хочется больше осязательных ощущений. Хочется погрузиться в нее , не только языком, всем телом. Забрать ее себе полностью, окончательно, познать до конца. Слишком уж прозрачная она, ускользающая постоянно, это бесит, нервирует. Хочется поймать.

И я ловлю.

Поцелуй отдает металлом пирсинга, это вносит такую странную нотку, словно в теплом бархатном коктейле из тропических фруктов неожиданно встречаешь морозную свежесть мяты…

Да, я стал блядским гурманом.

А она — моим бесконечным и самым разнообразным блюдом. Которым невозможно насытиться.

— Хочу тебя, — отрываюсь от морозно-вкусных губ, торопливо целую вытянутую шейку, хрупкое плечо, едва сдерживая себя, что не укусить, не сжать зубами тонкую косточку, — хочу, хочу, хочу… А ты? Ты?

Она не отвечает почему-то.

Отрываюсь, тону  в ярких глазах, залипаю на рассыпанных по покрывалу радужных волосах… Она смотрит так странно. Обиженно. Обвиняюще.

Это  кажется неправильным сейчас. Ненужным. Ну зачем? Зачем? Ну все же хорошо… Мы же вместе… Ну зачем вспоминать опять?

Я хочу все это сказать, но не успеваю.

Радужка хлопает длиннющими ресницами, я вижу, как из уголков глаз льются прозрачные слезы.

— Не надо… Ну не надо же… — хочу сказать я, но губы онемевают! Не могу ни слова! И наклониться к ней не могу, собрать губами эту влагу, утешить!

Это причиняет боль. Физическую. Начинает болеть голова, ломать тело.

А затем… Затем Радужка пропадает.  Словно туманом выскальзывает прямо