Давай ограбим банк - Елизавета Бута

— Тебе двадцать лет, и у тебя есть деньги. Много денег. Почему ты не пойдешь прикалываться по клубам и проституткам?

— Уже сходил, — ежится Ленц. — Скучно. И в Голландии они какие-то страшные. К тому же сейчас мы нашли способ заработать намного больше. Почти легально. Я тоже хочу свои пятнадцать минут славы. Я хороший программист, но не лучший, а сейчас у меня есть реальный шанс прославиться, — говорит Ленц.

— Почему пятнадцать минут? — хмурится Микки.

— Это Уорхол[5] сказал, — говорю я. Все оборачиваются. Ненавижу эти моменты, когда все вдруг оборачиваются. Кажется, что сейчас все начнут смеяться, как тогда. Пару жизней назад. — Ну, Уорхол. Он прославился тем, что нарисовал банки с супом.

На минуту воцаряется молчание. За окнами пустынный дворик для барбекю с ровным газоном, аккуратной беседкой и колышущимся на ветру флагом на крыше какого-то подсобного помещения. На куске материи изображен герб. Видимо славного города… Ден… В общем, того, в котором мы оказались. Этот флаг колышется на ветру и вносит некоторое разнообразие в сумрачный пейзаж. Сейчас около трех часов ночи. Рассвет еще не скоро. Я потихоньку начинаю засыпать.

— А ты почему здесь, Верена? — слышу сквозь сон глухой голос Микки. Открываю глаза и вижу, что все опять на меня смотрят. Нога на неудобной танкетке съезжает и подворачивается. Если бы я при этом не сидела, наверное, ногу бы вывихнула. Нужны новые ботинки… Микки все еще смотрит. Даже Виктор смотрит. Он, похоже, потихоньку начинает трезветь.

— Потому что мне страшно без тебя, — говорю я первое, что приходит в голову, и смотрю на Микки. Нога вновь подворачивается, и я больно стукаюсь пяткой об пол.

— Аутичная Вибек. — Ленц повторяет слова всех людей из интернета.

— Я не аутичная, — протестую я.

— Раньше не была, — слишком сильно кивает головой Виктор. Получается довольно забавный жест. — Она обожала выступать на сцене и спасать маньяков, — говорит Виктор и громко икает.

Я резко поднимаюсь и говорю, что пойду на поиски магазина. Микки поднимается и идет со мной. Да, раньше я все это очень любила. Здесь, в городе с непроизносимым названием, задумываюсь о том, что еще полгода назад я даже в страшном сне не смогла бы представить всего того, что произошло. Не могла представить, что смогу вернуться. А сейчас мне кажется, что это возможно. Может быть, пройдет еще несколько лет или даже десятилетий, но я вернусь в Штаты. Чтобы отомстить и исчезнуть. Уже навсегда. Потому что то, что осталось от Верены Вибек, все равно сложно назвать полноценным человеком. Я привидение, которое просто застряло между миром живых и мертвых…

Микки крепче сжимает мою руку, и мы входим в магазин. Круглосуточный мини-маркет через дорогу от хостела.

— Матерь Божья, — слышу я чей-то голос. Щурюсь и вижу мужчину за прилавком. На нем смешные очки, как у Гарри Поттера. Одет в рубашку с бордовой жилеткой. Он то ли с восхищением, то ли с ужасом смотрит на Микки.

— Похоже, все-таки придется сейчас уезжать отсюда, — шепчет мне он и, как ни в чем не бывало, идет мимо полок с товарами. Я оглядываюсь и беру корзинку для продуктов. Не помню, когда в последний раз ела по-человечески. Микки оглядывается и берет у меня из рук корзину. Мы избираем тактику игнорирования. Узнал нас этот продавец или нет, есть и курить все равно хочется. Микки ходит мимо полок и с мрачным видом кидает туда все, что попадается на глаза. Хлопья для завтрака, консервированный горошек, молоко, овощные смеси, соусы, какие-то полуфабрикаты, замороженную пиццу, булочки… Я нахожу на полках полюбившееся за время жизни в Штатах арахисовое масло и беру его. Выбираю пару булочек и иду к стенду с фруктами. Там только яблоки. Я их как-то разлюбила. В подвале бункера я их съела слишком много. Оборачиваюсь и вижу, как Микки наблюдает за мной. Если бы я снимала кино, сейчас это был бы европейский артхаус.

— Ты любишь арахисовое масло? — спрашивает он.

— Да… — Мне становится неловко. Стыдно. Как будто меня на чем-то поймали. Микки идет к стенду и берет оттуда три упаковки масла.

— А что еще ты любишь? — спрашивает он.

— Булочки. Фрукты. Сладкое. Пиццу… — перечисляю я. Он подходит ближе и улыбается. Не понимаю, отчего, и это раздражает.

— Эй… — слышу тихий голос мужчины за прилавком. Представьте себе, как в ночной магазин входит привидение из фильма «Звонок», ну помните, девочка с патлатыми черными волосами и в белой простыне. Представляете себе интонацию, с которой продавец попытался бы его подозвать?

— Что? — слишком громко откликается Микки и поворачивается.

— С ума сойти, — по-детски глупо реагирует продавец. Он сгибается и, кажется, уже готов залезть под стол.

— Да, я Микки. А это Верена! — не выдерживает Микки. Он идет навстречу продавцу и уже опирается на прилавок, нависая над продавцом.

— А еще я люблю свеженьких продавцов под соусом, — шучу я.

— Без проблем, — откликается Микки, продолжая смотреть на несчастного.

— Я это не всерьез, — предупреждаю я, вспоминая о том, что факт наличия у него чувства юмора так и остался неподтвержденным.

— Простите… — шепчет продавец. Он явно хочет залезть под стол.

— Да все в порядке, ты чего? — уже нормальным голосом спрашивает Микки. — Ну, пришли мы купить продуктов, что в этом ужасного? Эй? Ты вообще слышишь меня?

— Да. Все нормально. Просто… Я только что про вас смотрел, — более или менее приходит в себя тот.

— Это кино, — говорит Микки, — просто кино. Пробивай продукты.

Продавцу все-таки удается справиться с собой. Он поправляет очки на носу и начинает пробивать продукты. Когда мы уже подходим к выходу, он нас окликает.

— Что еще? — с раздражением спрашивает Микки.

— Вы меня не ограбите? — спрашивает продавец и, по-моему, снова борется с желанием залезть под стол.

— Мы же расплатились, — говорю я.

— Я знаю, но… Может быть, все-таки ограбите?

— Иди к черту, — злится Микки и берется за ручку двери.

— Пять тысяч, — кричит продавец. — Десять.

Микки и я возвращаемся к прилавку.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Туристы приедут. Меня по телевизору покажут… — начинает загибать пальцы продавец.

Мы соглашаемся. Не знаю, как Микки, а я просто не могу поверить в то, что за небольшой спектакль нам готовы заплатить такие деньги. Мне кажется, мы все вообще перестаем верить в происходящее.