Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 1 - Макс Фрай

– Вообще-то я уже давным-давно взрослый дядька, – наконец говорю я и для наглядности достаю сигареты.

На самом деле, конечно, черт его знает, как я сейчас выгляжу, но руки вроде мои, большие. И ноги по-прежнему такие длинные, что перегораживают тротуар. Значит, точно не малыш пятилетний. И пусть только попробует поднять крик, что детям нельзя курить.

Но рыжая плевать хотела на мои сигареты.

– Вот примерно так себя чувствуют люди, когда ты на них беспардонно пялишься, вывернувшись бездной наружу, – назидательно говорит она.

– Серьезно? – удивляюсь я. – А чего они тогда от меня шарахаются? Что им не так? Я бы на их месте ходил потом следом, дергал за рукав и просил еще.

– Так то ты, – смеется рыжая тетка. – У тебя известно какие пристрастия! Ты вообще иногда селедку вареньем закусываешь. Скажешь, нет?

Соглашаюсь:

– Ну, тоже правда. Я – тот еще псих.

И только теперь до меня запоздало доходит, что пора бы, как минимум, удивиться. А по-хорошему, охренеть. Это же черт знает что такое у нас тут творится. Откуда взялась эта странная тетка? Что она со мной сделала? И почему так много про меня знает? Включая бездну и варенье с селедкой. Кто она такая вообще?

– Неохота мне про себя рассказывать, – отмахивается от моих мыслей рыжая. – И не потому что прям какая-то великая тайна, просто скучно сейчас о себе говорить. Самое главное ты обо мне уже знаешь. А остальное друзья расскажут, можешь их расспросить. Короче, со мной потом как-нибудь разберешься. А сейчас мы будем разбираться с тобой. Я тебя специально в минуту слабости подкараулила, чтобы не особо упиваться радостью встречи, а сразу человеческими словами о самом важном поговорить.

– Если человеческими словами, да еще и о важном, пойду возьму кофе, от него голова обычно включается, – говорю я. – Вы будете? Вас угостить?

– Обязательно угостить! Только очень прошу, не латте. Когда в моем кофе оказывается слишком много молока и сиропа, над этим миром нависает угроза. Я, как и ты, не со всем способна смириться. И далеко не на любых условиях готова здесь жить.

– Кто бы мне однажды сказал, что спасти мир будет настолько легко и недорого. Все-таки моя жизнь смешнее, чем сама жизнь.

Встаю и иду в кафе.

– Очень удачно, что ты сам решил угостить меня кофе! – говорит незнакомка, с явным удовольствием сделав первый глоток. – Потому что теперь я хоть немножко, а все же твоя должница. От меня не убудет, а для тебя полезно и хорошо.

С точки зрения моего человеческого практического ума, она сейчас говорит ерунду. Великое дело – купить кому-нибудь чашку кофе. Тоже мне охренительный долг.

Но с точки зрения всего остального меня, правильно она говорит. Потому что когда рядом с тобой оказывается нечто превосходящее твои самые смелые представления о немыслимом, величайшая удача – возможность сказать ему не «дай», а «возьми». Не попросить, а сделать ему одолжение. Хоть какой-то малостью, да одарить.

– Смотри, чего у нас получается, – говорит рыжая тетка. – С одной стороны, ты правильно делаешь, что не смиряешься с жестокостью, тупостью и остальной унылой паскудной херней. Ну, то есть «правильно», «неправильно» – дурацкая постановка вопроса. У тебя особо выбора нет. Ты здесь, чтобы своим присутствием ад отменять, а не просветленно с ним примиряться. Еще чего!

– Что просветленно примиряться необязательно – просто отличная новость. Наконец кто-то мне это по-честному вслух словами сказал.

– Ну так проблема не в этом. А в том, что ты делаешь со своим несогласием. И вот тут у тебя прокол. Ты, киса такая нежная, сразу жить рядом с этим отказываешься. А это – не разговор. Потому что когда ты позволяешь злу себя убивать, ты его возвышаешь. Ставишь его над собой. И над всем, что ты любишь. Как будто оно тут самое главное, а все остальное, включая твоих близких и ваши с ними удивительные дела – так, игрушки. Но это же вранье!

Я киваю. И отвечаю ей – неохотно, потому что терпеть не могу признавать свои слабости:

– Это я уже и сам понимаю. Просто справиться с собой не могу.

– На самом деле нормально, что ты не можешь, – неожиданно соглашается рыжая. – Неукротимая дурь отчаяния – твоя самая сильная сторона. Где бы ты сейчас был, если бы по всякому пустяковому поводу не приносил себя в жертву? Да, пожалуй, уже нигде бы и не был. Это в высших мирах с нами цацкаются, сколько положено, а здесь такие, как ты, если быстро не входят в силу, недолго живут. Слабость, с которой ты не справляешься, – просто обратная сторона твоей силы. Обычное дело, всякая палка о двух концах. Но этот конец пришло время рубить, пока от тебя не стало больше вреда, чем пользы. Поэтому подскажу метод. Когда тебя снова накроет отчаяние оттого, что в этом дурацком мире все устроено не так, как тебе кажется правильным, ты с этим не смиряйся, конечно. Больно тебе от несовершенства мира – молодец, дело хорошее, сиди, страдай. Просто держи в голове, что лечь и умереть – слишком простой выход. Для слабаков. Боль надо в себя вмещать. И спокойно жить дальше, соглашаясь – не с вызвавшим ее злом, конечно, а с самой болью. Боль от несовершенства мира это нормально. Невозможно, да и не нужно обходиться совсем без нее. И самое главное, это вопрос личной выгоды. Позволяя боли в нас помещаться, мы очень быстро растем.

– Так вот как теперь у нас выглядит личная выгода, – невольно улыбаюсь я.

И рыжая очень серьезно, без тени улыбки подтверждает:

– Да.

Снимает очки и снова смотрит на меня так внимательно, словно впервые увидела. И все, что я до сих пор считал собой, опять исчезает, а вместо него появляюсь я сам. Теперь-то понятно, что это никакая не смерть, а просто слишком сильное счастье. Отчасти даже знакомое мне по опыту. Человек, который уже неоднократно развеивался по ветру и клубился туманом, мог бы сразу это понять.

– Это тебе от меня подарок, – говорит рыжая. – В обмен, предположим, на кофе без сиропа и молока. Когда снова пойдешь вразнос, просто вспомни, как я на тебя смотрела. И все на свете сразу станет легко. Все ты сможешь – и вместить в себя боль, сколько бы ее тебе ни досталось, и согласиться с ней жить, и радоваться, как ни в чем не бывало. И причинивший тебе эту боль человеческий мир – жестокий, глупый, несовершенный – любить всем сердцем, как в счастливые времена.

– Даже немного обидно получить такой драгоценный подарок в обмен на кофе, который не сам сварил, – говорю я, былой, настоящий и совсем уж какой-то невообразимый будущий; кофе такая важная тема, что у нас получился на редкость слаженный хор. – Потому что я варю кофе лучше всех в этом городе. А возможно, и в мире. Я известный хвастун, но про кофе все-таки – чистая правда. Хотел бы я вас однажды им угостить!

– Ну так еще угостишь, – улыбается Эна; теперь я откуда-то знаю, что рыжую так зовут. – Никуда я отсюда не денусь, пока не закончу наши с тобой дела. Так, шкуру твою я спасла, уши не оторвала, на угощение раскрутила, проповедь прочитала, инструкцию выдала, подарок отдала, – перечисляет она, старательно загибая пальцы, словно только что научилась считать. – Осталось – что? А, ну самое главное! Встретить тебя случайно на улице и ужасно обрадоваться. И чтобы ты тоже от счастья до неба скакал, и хоть разочек до него реально допрыгнул. Но это потом. Не сейчас.