Сокрытые лица - Сальвадор Дали

– Прием! Говорит Рэндолф. По прилете на Мальту у меня не будет и секунды увидеться с вами. Я сейчас же передам вам предмет, о котором вам говорила Сесиль Гудро. На случай, если я не вернусь со следующего задания.

– Я никогда не смогу расплатиться с вами за услугу, которую вы мне оказываете, – сказал Грансай.

Рэндолф, похоже, отдавал приказы радисту, а второй пилот, вдруг выйдя из себя по неведомым Грансаю причинам, поспешно помог Рэндолфу надеть маску, после чего надел свою и сменил Рэндолфа за штурвалом. Лейтенант подобрался к Грансаю, вынул из-под толстого кожаного пальто маленькую деревянную коробочку, похожую на бонбоньерку, туго перемотанную в несколько оборотов красной бечевкой, и вручил ее Грансаю, а с ней – письмо с именем графа на конверте. Рэндолф и Грансай поглядели друг на друга; сквозь чудовищность масок глаза их казались одинаково прозрачны, и никак нельзя было сказать, восторг или хладность придает им дополнительный блеск. В едином порыве мужчины сняли перчатки, руки их сцепились на миг, словно в борьбе. Затем Рэндолф поднялся и ушел к штурвалу, а самолет сбросил высоту, и они смогли снять кислородные маски. У графа растрепались волосы, он извлек свою золотую расческу и, смотрясь в стекло рядом, как в зеркало, принялся тщательно ровнять пробор. Вдруг отражение этой белой линии от прикосновения расчески словно вспыхнуло. Это недалеко от них пролетел вниз горящий самолет.

– Что это? – спросил Грансай у Фосере.

Тот с большим возбужденьем быстро шевелил ртом, как вынутая из воды золотая рыбка. Грансаю было его не слышно, пришлось вынуть из ушей вату.

– Мы только что подбили вражеский самолет! – завопил Фосере вне себя.

– Я не знал, что идет бой, – сказал Грансай, заканчивая причесываться. Спросил Фосере: – Мы не забыли присланные Кордье копии?

В этот миг жестокий удар сотряс весь самолет, он хрустнул, как сдавленный орех, что того и гляди треснет, и Грансай, держа на весу расческу, увидел, как рядом с ним оплыл Фосере. Второй пилот и радист бросились к нему. Он был мертв. Окно над ним прорезывала кривая линия острых дыр, как хвост морозной кометы. Фосере оставили на месте. Просто прикрыли красноватой полостью, которая лежала на коленях у Грансая, рука Фосере торчала из-под этого импровизированного савана, и Грансай взял ее, чтобы спрятать с глаз долой. Рука была мягкая и еще теплая. Он благодарно сжал ее. В этот миг завораживающий вид поглотил все его внимание. «Мальта!» Они летели менее чем в двух тысячах метров над островом, пережившим чудовищную бомбардировку. Мальта непокоренная! Светоч британской гордости, обрамленный пеной!

Рэндолф появился вновь, словно бы в ореоле божественности, сверкающей внутренними вспышками его гнева, но озарявший его красный свет оказался лишь свечением гнева, распаленного в мире внешнем, как самим огнем. Даже головы не повернул – знал ли он, что Фосере мертв? Столько же, сколько о мертвых знает огонь! Набухшую раздраженную эпидерму неба все еще покрывали жуткие разрывы ядовитых противовоздушных нарывов, а последние жгучие лучи пулеметов, жесткие и блестящие, как скальпели, секли глубокими порезами все вокруг, крестами, протыкая отвратительные желтки, жарившиеся в кипящем масле с опухолями взрывов, обрызгивая звезды густым гноем плотного кровавого дыма и марая облака нутряной рвотой бомбовых разрывов.

Под ними лежал изуродованный город, толстые завитки дыма, как ошметки мозга в буром масле, проступали из расколотых черепов больших домов, их глаза выцарапали невидимые ложки бомб. Там и сям в пустых глазницах торчали останки кроватей, под безумными углами, словно в глазах у этих зданий размещались угольные скелеты. И вся она лежала, могучая, как сомкнутый кулак Англии, который никто никогда не разожмет, единая плотная масса, не твердая, как гранит, что крошится, но, напротив, бродившая, как громадная победительная рана, словно великанский Дантов жертвенный «грюйер», цвета серы, и каждая его дыра оплодотворена смертью, каждая дыра источает гуморы и кишит скрытой жизнью, и каждая эта жизнь, в свою очередь, вся испещрена дырами – и в душах, и в телах: первые покрыты чудодейственными колючками мщения, вторые – бесплодными сухими столбняка.

Граф Грансай внезапно осознал, что в горячей хватке у него – некий холодный и неприятный предмет, и глянул вниз: то была рука Фосере. И он сжал ее сильнее! Тут Рэндолф дал сигнал на посадку.

Британский лейтенант и второй лейтенант подбежали встретить Грансая. Вскоре он сошел с самолета и сказал:

– У нас на борту убитый.

Пока выносили и клали на землю тело Фосере, солдаты стояли неподвижно, по стойке «смирно», а небо меж тем заплело тихими, перепутанными пучками мощных прожекторов, рисовавших громадные кресты, и в их затейливых тенетах, казалось, можно было прочесть знаки порицания буйных страстей человеческих и жалости к ним. И словно из героических глубин истории Мальты посередине небесного свода вздымались две непоколебимые великанские ноги Колосса Родосского, давно исчезнувшего, и из недр его бронзовой груди слышался тихий, жалобный голос, как у старого больного человека… Жертва принята, последняя далекая сирена прекратила стоны: воздушной тревоге отбой.

Граф Грансай остался на Мальте на неделю, без помощи Фосере, лишь под руководством осмотрительных советов д’Ормини. Его планы, воплощенные смело и без малейшего внешнего ограничения, в безрассудстве и опасности, увенчались невероятным успехом. Он сможет вернуться в Северную Африку с победой.

Рэндолфа, успешно сбросившего двоих парашютистов над Калабрией, подбили на обратном пути, и обломки его самолета, выловленные в море, были опознаны без всяких сомнений. Письмо, переданное им графу Грансаю, гласило:

У меня сильное предчувствие, что мое калабрийское задание станет последним. Если так и случится, прошу Вас, как только доберетесь до Нью-Йорка – доставьте крест, хранящийся в этой коробке, Веронике Стивенз, сообщите ей новость и скажите, что я не забывал ее ни на миг. Вероника Стивенз не любовница мне, не невеста и даже, в общем, не друг, поскольку мы познакомились, когда я носил шлем, и иногда случайно встречались в подвале при постоянных авианалетах на Париж. За время этих встреч она, тем не менее, похоже, сильно мною увлеклась. Спасибо и удачи нам обоим.

Джон Рэндолф

Грансай прибыл на виллу д’Ормини поздно вечером. Князь и Сесиль Гудро ожидали его в лихорадочном нетерпении.

– Моя миссия завершилась совершенно успешно, – сказал Грансай, вновь увидев друзей. И добавил: – Фосере погиб по дороге прямо у нас в самолете. Рэндолфа сбили, когда он возвращался из Калабрии. А у вас что происходит? – спросил он, тут же забеспокоившись от сдержанного, вернее – почти безразличного приема, оказанного д’Ормини его новостям.

– Арабский бунт утоплен в крови, – осторожно молвила Сесиль Гудро.

– Бруссийон в тюрьме, – вздохнул д’Ормини, глубоко озабоченный и внимательно наблюдавший за реакцией Грансая.

– Скверно, – сказал тот сухо и добавил сурово, с упреком: – Зря вы сейчас все это мне рассказали. До утра ничего поделать нельзя, а мне совершенно необходимо поспать. Я смертельно устал.