Сокрытые лица - Сальвадор Дали

– Вот, chérie, – обратился д’Ормини к Гудро, – отправляйтесь на берег и отдайте им конверт. Скажите, что вернетесь через десять минут, а сами, не теряя ни секунды, бегите; у вас будет время оказаться на борту «Франсуа Коппе». Там воссоединитесь с Грансаем и ждите меня. Мне тут надо кое-что доделать, но я вскоре за вами последую и буду на корабле не более чем через полчаса после вас.

Сесиль Гудро ушла на миг в каюту, чтобы приготовиться к отбытию, а когда спустилась в лодку, вдруг замешкалась. Д’Ормини похвалил ее за только что надетое украшение – серую, цвета мокрого камня, муслиновую шляпку без полей с вуалью до талии, опутывавшей и сжимавшей ее на манер пояса.

– Очень «отъездно», – сказал д’Ормини, – но самое главное – очень по-парижски. Если смотреть отсюда, прищурившись, получается в точности панорама Парижа. – Д’Ормини проговорил это, оперся на леера, склонился, и его торс перевесился через борт, словно добрая горгулья с готических башен Нотр-Дам. – Езжайте, chérie, скоро увидимся!

Он улыбнулся ей вслед, глядя, как она исчезает, крепко стиснул зубы, кои в желтоватом свете вечернего солнца казались желтее обычного, будто сжимал во рту половинку лимона, и даже вышло так, словно этот фрукт, несмотря на расстояние, брызнул кислыми каплями в глаза обоим. Половинка лимона улыбки д’Ормини все уменьшалась, и вскоре из всей фигуры князя Сесиль могла точно различить лишь вспышки его золотого перстня, блестевшего в солнечном свете, и по ним она знала, что он все еще машет ей рукой.

Сесиль Гудро с некоторой тревогой сжала довольно пухлый конверт с флагом в нем. Содержимое конверта, неожиданно «мягкое» на ощупь, показалось ей зловещим. Ее катер, описав широкий полукруг в обход скопления рифов, направился прямо к берегу, где стояло несколько жандармов. Сесиль Гудро доставила конверт и почти немедля отплыла, на сей раз – к порту Касабланки, чтобы взойти на борт «Франсуа Коппе» и встретиться с уже ожидавшими ее графом и канониссой.

В тот самый миг, когда шеф полиции Гийоме, распечатав конверт, ошарашенно смотрел на маленький трехцветный флаг, который держал между пальцев, – единственный ответ на его письмо, требовавшее от Грансая капитуляции, – Сесиль Гудро, отплывшая далеко к середине залива, повернула голову, чтобы взглянуть еще раз на яхту князя д’Ормини, и ее парализовал вид парившего над яхтой непорочного летающего змея. Она инстинктивно подумала: «Случится нечто чудовищное!» Но времени постичь этот страх у нее не было. Страшный взрыв сотряс вечернюю тишину, черный столп дыма вихрем вскинулся над яхтой д’Ормини, и та, сильно клюнув носом, казалось, на миг восстановила равновесие, но из нее во все стороны рвануло пламя, и она постепенно легла на борт. Д’Ормини совершил самоубийство, взорвав машинное отделение динамитом!

Сесиль Гудро не сводила глаз с пламени, с угольно-черного дыма, что поднимался вертикально в небо, а сама кричала матросам:

– Быстрее, быстрее! Что там граф Грансай сотворил, не наше дело! Быстрее! Я должна доложить об этом князю.

– Это я, Сесиль, – сказала она, стуча в дверь каюты Грансая.

Грансай отпер.

– Что случилось? – спросил он, тут же заметив совершенно потерянный вид Сесиль.

– Что случилось? – повторила она зловеще. Обвила его руками, которые вдруг стали не слабее мужских, и повела графа к медлившему лучу света из иллюминатора. – Идите сюда, – сказала Сесиль, – идите к свету. Хочу видеть вас, мне интересно, что у вас будет с глазами, когда вы услышите то, что я собираюсь вам сказать. Смотрите на меня… ну же, Эрве!

Канонисса, скрученная вторичным приступом подагры, подобралась ближе – мучительно, однако прытко хромая.

– Д’Ормини арестовали? – осторожно предположил граф, но Гудро помотала головой с жуткой улыбкой безумицы, и он тут же вообразил худшее. – Понятно, – сказал он, – он попытался сбежать, стрелял в полицию и…

Сесиль Гудро все качала головой, но теперь уже медленнее и горше, и наконец произнесла, чеканя каждое слово:

– Он убил себя вместо вас и затопил судно.

В этот миг канонисса пала на колени, издав горестный вопль, похожий на столь человеческий, почти детский плач дельфина, которого только что вынули из воды, и зарылась лицом в фартук, пытаясь задавить рыдания, рвавшиеся из нее чередой припадочных, кратких, затихающих рывков, что начинались вновь тем же воплем с каждым приступом слез. Чтобы сподручней было предаваться отчаянью, канонисса села. Сесиль Гудро с навязчивым упрямством, кое недавняя доза опия, несомненно, сделала запредельным, вцепилась Грансаю в лицо и клешнями ладоней давила и мяла кожу вокруг сухих мечтательных зениц графа, будто подобным беспокойным массажем надеялась обнаружить хоть какую-то слабину в его бесстрастности. Она все повторяла жалобно, уговаривая и умоляя одновременно:

– Ну же, ну, плачьте! Плачьте! Почему вы не плачете!

Грансай сносил эти излияния со стоическим безразличием, но вот внезапно поймал руки Сесиль, стиснул ее маленькие мертвенные запястья, только того и ждавшие, одной властной рукой и сказал:

– Почему вы хотите, чтобы я оплакивал деянье, кое наполняет меня гордостью за друга?

Сесиль вырвала одну руку из хватки, теперь уже пылкой, потянулась погладить локон седеющих волос графа, столь редко взъерошенного, и, со слезами на глазах заглянув в те, что отказывались плакать, сказала графу с бесконечно нежной нотой упрека:

– Видите, как… Бедный д’Ормини! Нам больше не придется выслушивать его дурно пахнущие секреты!..

Затем она резко развернулась и стремительно приблизилась к зеркалу, поправляя вуаль, будто изготовилась уходить.

– Вы же не собираетесь меня сейчас бросить?

Гудро слегка повернула голову к графу и, глядя на него сквозь вуаль, уже укрывшую ей лицо, ответила:

– Собираюсь! Я остаюсь.

– Д’Ормини желал, чтобы вы ехали с нами, мы хотим, чтобы вы отправились с нами в Америку! – немощно приказал Грансай.

Сесиль сдержанно отозвалась на эту слабость – торопливо открыла сумочку, прихваченную ею с собой, извлекла оттуда несколько дивных жемчужных ожерелий и швырнула их на кровать жестом, исполненным усталости.

– Вот, – сказала она, – наденьте на свою канониссу. Вам может пригодиться. Мне ничего больше не нужно. Это подарки в фасоне д’Ормини, понимаете? Они принадлежали его любовнице, графине Михаковской, а та отдала их мне. Помните того бедного ангела? И вы знаете, как ее заставляли ловить каждую жемчужину зубами!

– Да, я слыхал эту историю, но никогда ей не верил.

– Так вот это чистая правда. Д’Ормини связывал ей руки за спиной, она вставала на колени… Какое это имеет значение – и сейчас, и вообще?

Сесиль Гудро вновь стала собой. Придав разговору бо́льшую будничность, она надеялась заставить Грансая принять жемчуг, но тот уже сунул ожерелья обратно ей в сумку, а она вновь достала и бросила на кровать.

– Это не самоотречение – не ехать с вами, – продолжила она. – Сердце говорило мне все это время: «Неправильно это! Неправильно уезжать!» Я возвращаюсь в Париж – в мое опийное логово, к зеленому мху, в семейный склеп! Не боюсь его больше. Останусь с покойниками.