Укрощение королевы - Филиппа Грегори

– Вы очень смелая женщина, – замечаю я.

Она улыбается мне в ответ.

– Нет, я очень простая женщина. Если я что-то понимаю, то это знание накрепко селится в моем сердце. А поняла я следующее: мы должны читать и узнавать Слово Божье. Оно, и только оно, дарует нам жизнь вечную. А все остальное: угрозы чистилищем, обещание прощения грехов за сдельную плату, кровоточащие статуи и источающие мирт картины – все это изобретения церкви, которые далеко отошли от того, что сказано в Слове. Ибо в нем написано для меня и для всех тех, кто стремится познать истину и жить в ней, отвратясь от человеческого маскарада. Церковь больше не устраивает театрализованных представлений раз в году, теперь она разыгрывает их ежедневно. Все в ней теперь посвящено вымыслу и представлению, но истина есть только в Библии, и, кроме Библии, ничего не существует.

Я киваю. Эта женщина говорит просто, но она абсолютно права.

– Так я попала в Лондон и говорила перед знатными людьми этого города. Мне помог мой брат, а моя сестра, миссис Джейн Сент-Пол, замужем за человеком, служащим у герцогини, – она кланяется Екатерине Брэндон, которая кивает ей в ответ. – Я нашла безопасный дом с честными людьми, которые разделяют мои мысли. Я слушала проповеди и говорила с разными учеными людьми, гораздо более умными, чем я. А один хороший человек, проповедник, которого Ваше Величество может знать, познакомил меня с другими хорошими людьми.

Едва слышимый вздох Нэн дает мне знать, что она уже сталкивалась с этим именем. Я вопросительно смотрю на нее.

– Он свидетельствовал против королевы Екатерины, – тихо отвечает она.

– Я познакомилась с людьми, вхожими ко двору, – продолжает Анна, оглядываясь и улыбаясь. – С леди Денни и леди Хертфорд. И с другими людьми, слушающими евангелистов и приветствующими реформы церкви. – Она делает глубокий вдох. – А потом я пошла в церковь и получила развод.

Нэн вскрикивает от удивления.

– Как? Как вы могли?

– Просто пришла в церковь и сказала, что раз уж мой муж – сторонник традиционной церкви, а я – реформатор, то и клятвы, которые мы давали у алтаря, имели разное значение для каждого из нас. Мы не объединяли своих судеб в одной Церкви, и истинный Бог не имел никакого отношения к тем клятвам, которые меня заставили принести на языке, которого я не понимаю. А раз так, то и брак наш следует считать недействительным.

– Госпожа Анна, женщина не может расторгнуть брак по своему желанию, – протестует Екатерина.

Мы с Нэн обмениваемся быстрыми взглядами. Жена нашего брата сбежала от него, и король позволил ему получить развод так, словно это был великий дар. Король является главой церкви, и вопросы заключения и расторжения брака находятся в его ведомстве, женщина не может решать их сама.

– А почему женщине нельзя покинуть брак? Если она может в него вступить, то точно может и выйти из него, – отвечает Анна. – От данной клятвы можно отречься. Сам король…

– Мы не говорим здесь о короле, – быстро перебивает ее Нэн.

– Закон не воспринимает женщину самостоятельной, пока та не останется без мужчины, – авторитетно заявляет Анна. – В этом мире женщина обретает права по закону, только когда остается без отца и мужа. Это само по себе уже несправедливо. Задумайтесь: я – одинокая женщина. Мой отец умер, и я отказалась от мужа. Значит, по закону со мною следует обращаться как со взрослым самостоятельным человеком, равным другим пред Богом. Я обрела спасение, потому что читала Слово Божье и приняла его истину. Я требую справедливости, потому что я прочла и приняла слово закона.

Нэн бросает на меня быстрый обеспокоенный взгляд.

– Не знаю, правильно ли это, – говорит она. – Но одно могу сказать определенно: этот разговор не должно вести в покоях королевы. – Она посматривает на Елизавету, слушающую всю беседу с большим вниманием. – И она точно не предназначена для молодых умов.

Я качаю головой. Я замужем за человеком, который сам себе закон. Он разводится тогда, когда захочет. Анна считает, что женщина может обладать той же властью, что и король.

– Вернитесь к разговорам о вере, – распоряжаюсь я. – Я перевела псалом сто сорок четвертый: «Царство Твоё – царство всех веков, и владычество Твоё – во всяком роде и роде»[15]. Расскажите нам об этом.

Проповедница склоняет голову, словно чтобы собраться мыслями, затем начинает говорить, просто и выразительно, тоном человека абсолютно убежденного в своих идеях. Она проводит у нас все утро, и я отправляю ее домой с кошелем, туго набитым монетами, и приглашением приходить еще. Я впечатлена ею и вдохновлена ее словами о том, что женщина может выбирать, где жить, выходить ли ей замуж или разводиться. Эта женщина знает, что Бог прощает ее грехи, потому что она исповедуется прямо ему, а не священнику. По-моему, она – единственная из встреченных мною, кто управляет своей жизнью, идет своей дорогой и отвечает сама за себя. Ее не укрощали так, чтобы другим было удобнее ей управлять, и не ограничивали, чтобы подчинить обстоятельствам.

* * *

Приходит художник, чтобы закончить наброски портрета принцесс. Мне кажется, что принцесса Мария стоит прямее и выглядит выше, чем обычно, словно осознает, что этот портрет станет первым ее изображением в качестве английской принцессы и последним портретом перед тем, как ее отошлют замуж. Или ей представляется, что это изображение скопируют и разошлют потенциальным женихам. Я подхожу к ней, поправляю платье, чтобы показать ткань во всей красе, и шепчу ей на ухо: «Ты сейчас позируешь не для иконы, ты же знаешь? Улыбка тебе очень к лицу». В ответ я слышу короткий смешок.

– Я знаю, – тихо отвечает она. – Просто я представляю, что эти портреты увидят наши потомки через сто и более лет.

Принцесса Елизавета расцветает от всеобщего внимания, ее щеки розовеют, как лепестки розы. Она столь долго пребывала в стороне от общества, что теперь с восторгом впитывает в себя мужские взгляды. Я наблюдаю за двумя девушками, стоящими чуть поодаль друг от друга, вполоборота. Художник уже прорисовал их лица и тщательно запечатлел цвета их нарядов. Все это станет частью одного прекрасного творения, каждая из деталей будет вплетена в общую картину, как Тиссеран создавал свои шпалеры на станке по наброскам цветов, которые он сделал в саду.

Затем художник поворачивается ко мне.

– Ваше Величество?

– О, нет, я не одета для позирования! – протестую я.

– О, сегодня я просто поработаю с вашим образом в общем, – говорит он. – С тем, как вы себя держите. Не будете ли вы так любезны и не присядете ли так, как будете сидеть на портрете? Скажем, представьте, что рядом с вами сидит король. Поверните, пожалуйста, голову немного в его сторону, но смотреть надо прямо на меня!

Я сажусь так, как он просит, но мне не удается наклониться в сторону, где должен будет сидеть король. Художник де Вент крайне точен в своих указаниях. Он подходит и наклоняет мою голову так, как ему нужно, а потом Мария со смехом предлагает свою помощь и занимает место, где должен будет сидеть ее отец. И тогда мне удается сесть так, как надо, лишь слегка наклонив к ней голову, словно я прислушиваюсь.