Обыкновенный спецназ. Из жизни 24-й бригады спецназа ГРУ - Андрей Бронников

Тхоривский устало направился к дому.

– Коля! – окликнул я приятеля. – Чего произошло?

Николай вяло взмахнул рукой и равнодушным голосом произнес:

– Помер он. Я ничего не смог сделать. Прямо у меня на руках и помер.

Из подробного рассказа Тхоривского выяснилось, что два солдата из батальона обеспечения решили обстоятельно подготовиться к наступающему празднику. Для этого они отправились в Хара-Бырку за водкой. Ни сильный, под сорок градусов, мороз, ни расстояние в восемь километров в одну сторону их не смутили.

Без сомнений, несмотря на вышеперечисленные трудности, бойцы благополучно вернулись бы в часть, если бы не их нетерпение. Имея в руках несколько бутылок водки, они не вытерпели и распили одну. Без закуски, на голодный желудок прямо из горлышка. На обратном пути они, изрядно охмелевшие, выбились из сил. Кирзовые сапоги и шинели не могли защитить от мороза и пронизывающего ветра. Алкоголь и усталость сделали своё дело, и уже возле части солдаты окончательно выбились из сил.

Один из бойцов не смог преодолеть последний склон и упал, теряя сознание. До казармы оставалось не более полукилометра. Тот, что покрепче, двинулся за помощью. Последние метры он преодолевал уже ползком. Вероятнее всего, он замёрз бы в ближайшем лесочке, но, на его счастье, со службы возвращался старший лейтенант Тхоривский и обнаружил бойца почти без сознания. Коля притащил солдата на руках в ближайшее подразделение, распорядился доставить его в санчасть, а сам побежал к дежурному по части. Через несколько минут он уже мчался на дежурной машине в «долину смерти».

Солдата он застал ещё живым и попытался сделать ему искусственное дыхание, но тщетно. Боец умер у него на руках. Так соседний распадок полностью оправдал своё неформальное название – «долина смерти».

Коля Тхоривский тоже умер в 2014 году. Инсульт.

Из письма капитана Зайкова

Андрюха, привет.

(…)

Да, Андрей на носу замена, разменял 16-й месяц. Сижу дома уже второй месяц, а время так медленно катится. Сейчас думаешь, быстрее бы замена, а в Союзе будешь думать – там всё-таки было лучше и проще, скорее бы обратно… Ждем план замены… Пока нет. Ну да ладно.

(…)

Привет тебе от Швыдкого (он НШ) и Ерофеевского (КР), т. е. тут маленький бердский филиал.

На этом заканчиваю. Пиши. Саня.

15.12.87 г.

Весна! Весна для меня означала, что менее чем через шесть месяцев я смогу покинуть это гиблое место. Тогда каждый из нас мечтал как можно скорее убраться отсюда подальше, потому что, где бы не пришлось служить после, всё равно было легче и спокойней, чем тут. Так оно и было. В шестьдесят седьмой, бердской бригаде даже у командиров групп был почти нормированный рабочий день. Командир подполковник Агапонов не беспокоил своих подчинённых попусту, да и сам особо не задерживался на службе без острой необходимости. Ему под стать были заместители: майор Гордеев и начальник штаба, выпускник 9-й роты РВДУ, майор Юрий Михайлович Рендель. Старшины рот, прапорщики выполняли свои обязанности в полном объеме. Николай Иванович Борисов был настоящим воякой, любившим своё дело и ни в какую не соглашавшимся оставить должность старшины в пользу более спокойной – начальника склада.

К слову сказать, когда я прибыл в Бердск, то сам себя не узнавал. Вдруг пропали былые резвость и прыть. Даже не было желания участвовать в различного рода и ранга учениях. Наверное, командир группы специального назначения – как большой спорт. Есть знания и умения, огромный опыт за плечами, тебя уважают и относятся с пиететом даже старшие по званию, но наступает критический возраст, и все понимают, что новых высот тебе уже не одолеть.

Но до этого было ещё далеко, а пока я трясся в кабине детского автобуса редкой марки – АС-38. Уже несколько недель я с удовольствием пребывал в должности старшего. В то время как в нашем гарнизоне не было ни тепла, ни воды, я имел возможность не только помыться и согреться, но и искупаться в бассейне ракетной дивизии ст. Ясная.

Автобус притормозил возле офицерских ДОСов, и водитель Кокоулин, разминая руки, вытянул их вперёд, хрустнув суставами. Вдруг в его дверцу кто-то постучал. Он недовольно приоткрыл форточку и почти тут же обернулся ко мне. Лицо его мгновенно стало белым, как морозное забайкальское небо, а глаза остекленели. Я понял что, чего бы ни произошло, ко мне это никак не может иметь прямого отношения, и лениво спросил:

– Чего опять случилось?

– «Зуб» застрелился, – растерянно ответил Кокоулин.

– Как застрелился? – единственное, что я смог промолвить в ответ.

Ещё три дня назад сержант Зубков ездил с нами в Ясную, чтобы сфотографироваться на дембельский альбом, а ещё через месяц он должен был увольняться в запас. Высокий и статный красавец, он был из старинного рода донских казаков. До армии жил в станице напротив – через Дон – от шолоховской Вёшенской. Последние полгода боец работал помощником прапорщика на продовольственном складе, одновременно с успехом исполняя должность командира хозяйственного взвода.

Тело сержанта лежало в каптёрке на спине между стеллажами. Уцелели только глаза и нос. Выстрелил он себе из АКС-74 очередью в рот. Все стены и потолок были в крови и серых пятнах мозгового вещества. На столе лежала предсмертная записка: «В нашем роду никто не сидел и сидеть не будет».

Дело в том, что на продовольственном складе была обнаружена многотысячная недостача, и кто-то постарался сделать Зубкова крайним. Началось следствие, и сержанту грозил суд. Всем было понятно, что солдат срочной службы в отдаленном гарнизоне, полностью отрезанный от внешнего мира, не мог сделать такой крупной недостачи без покровительства, а скорее, по принуждению, свыше.

Этим же вечером я заступил начкаром. Третью смену караула я дал команду поднять чуть раньше и, привычно проконтролировав заряжание оружия, пошёл вместе с караульными. Проходя мимо котельной, умышленно отклонился от маршрута, и мы всей сменой зашли внутрь. Там было темно, и только блики огня освещали стоящий возле одного из котлов цинковый гроб. Хмурый солдат хозвзвода сосредоточенно нагревал большой молоткообразный паяльник на огне топки. Он запаивал своего друга сержанта Зубкова. Сказать было нечего, да и некому. Мы молча попрощались с уважаемым в части сержантом и пошли дальше нести службу.

Замполиту капитану Осипову выпала нелёгкая доля сопровождать гроб к месту захоронения, то есть на Дон, к родителям. Сложно ему там пришлось. Старые казаки, которые ещё в гражданскую войну воевали, по тем временам въедливо допытывались, каким образом мог солдат попасть под пулю? Кто в этом виноват? Пришлось Боре выкручиваться, рассказывая историю о стрельбище, оцеплении и шальной пуле, иначе бы Зубкова похоронили за оградой кладбища. Так сильны были традиции православных казаков даже в советский период. Только старшему брату сержанта Осипов втайне поведал истинную историю смерти Зубкова. Его фотографии так и остались в фотоателье городка Ясная невостребованными.