Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов

труда и почитания господ своих. А известно, всякая душа должна быть покорна высшим властям, господом поставленным над нами, а иначе из сердец заблудших начинают исходить злые помыслы и решаются они на дурные поступки, противные обычаям человеческим. Отсюда и скорби великие постигают их и, соответственно, наказание. Ибо нет ничего тайного, чтобы не стало явным. Потому должен отрок сей нести наказание за недостойные дела свои…

– Значит, вы не осуждаете того, что мы должны примерно наказать его? – уточнила Мария Дмитриевна.

– Но если он готов раскаяться, то наказание может быть смягчено. Господь велел прощать грехи ближних наших, – ответил тот, видимо, вспомнив известные слова Понтия Пилата.

– А вы спросите его о том, – предложила она батюшке.

– У кого? – тот сделал вид, что не понимает, о ком идет речь.

– У того, кто на меня напал. Брата его я простила, а насчет него сомневаюсь. Говорили мне, что этот Степан Мальцев подбивает работников фабричных свою работу бросить и в лес податься. Нет, дело это надо рубить на корню. Иначе потом поздно будет, – закончила она.

– Тогда вам и решать, – перекрестился со вздохом отец Михаил, не решившись добавить, что когда-то один из судий в подобном случае просто умыл руки. И со словами: «Господи, прости грехи наши» – он, крестясь, отошел в сторону и принялся шептать слова молитвы, глядя, как и недавно Мария Дмитриевна, на зубчатую кромку леса.

Мария Дмитриевна достала из-за обшлага платочек и взмахнула им. Раздался хлесткий щелчок бича. Стенька взвыл и громко застонал.

Встрепенулись запертые в своих стойлах лошади, некоторые принялись бить копытами, а при следующем, разряжающим со свистом воздух ударе бича и вопля, издаваемым Степкой, дружно заржали. Каждый удар приводил запертых животных в неистовство, и не успел Трофим закончить порку, как несколько из них выломали двери и ринулись на улицу, отбросив в сторону сына старосты, едва не затоптав людей, стоящих на пороге, и поскакали вниз по спуску к реке. А истекающий кровью Стенька из последних сил громко и безудержно хохотал, повторяя:

– Что?! Взяли? Не вышло, не вышло! Не стану каяться! Не бу-ду. Нет!!!

Полицейские с согласия Менделеевой отвязали его, и повели в конюшню, где местный кузнец, не глядя тому в глаза, заковал его в цепи. Потом его усадили на телегу между двумя приставами и повезли в город. Провожать Стеньку никто не вышел и лишь его мать, прижимая платочек к глазам с тоской смотрела вслед, даже не имея сил заплакать.

Вечером Мария Дмитриевна спустилась на реку к мельничной запруде и долго оставалась там в полном одиночестве, смотря на струящиеся потоки воды, бегущие мимо нее. Потом обмакнула в воду руки и смочила лицо. Она не видела, что на гребне горы стоят несколько женщин и с ненавистью смотрят на нее, переговариваясь меж собой. Там же была и мать Стеньки Мальцева.

– Змеюка! – прошептала она. – Ведьма. Сыновей меня лишила. Одного поранила, другого в солдаты сдала. Будь ты проклята. Чтоб тебя вода не принимала, чтоб места ты себе на земле во век и отныне не нашла, чтоб покоя не знала. Ненавижу!

– Степанида, остановись, передаст кто ей слова твои, со свету ведь сживет. Подумай о себе.

– Сама виновата, коль таких сынков непутевых вырастила, – не согласилась с ней другая, – а теперь кусай локти, никто не поможет.

Та, не слушая их, плюнула в сторону обидчицы и ушла по направлению к селу. Вскоре разошлись и остальные женщины.

Со стороны леса глухо ухнул филин, от чего Мария Дмитриевна вздрогнула, глянула в воду и испуганно отскочила назад. Ей показалось будто она увидела в воде окровавленное тело Степана. Она хотела бежать домой, но тут увидела, что какой-то мужчина спускается по склону горы вниз и направляется в ее сторону. От этого она чуть было не закричала со страха, но тот голосом Ивана Павловича спросил:

– Ты не простудишься? Вечера еще холодные, шла бы в дом. Вот возьми, я тебе шаль принес.

Она чуть успокоилась, накинула на плечи шаль, но в дом идти ей не хотелось.

– Давно приехал? – спросила она мужа.

– Только что. Узнал от Вахрушева, помнишь такого? – она кивнула. – Так вот он теперь большой полицейский начальник и знает обо всем, что происходит в округе. Все мне и рассказал. А я и решил сюда приехать, узнать, может помощь какая нужна?

– Спасибо, дорогой. Считай, что справилась. Только не знаю, надолго ли сил моих хватит. Не простой здесь, народец, как оказалось, не робкого десятка.

– Это точно, – кивнул муж. – Давай присядем, вон бревно лежит, все не на землю.

Они так и сделали. Некоторое время сидели молча, потом Мария Дмитриевна призналась:

– Знаешь, мне вчера так страшно было, не могу словами передать.

– Это когда на вас возле мостика напали? Вахрушев мне рассказывал, но явно не все. И что там было на самом деле? Расскажи.

– Выскочили на нас из леса двое парней… один топор в руках держит, другой дубину…

– Я бы, наверное, тоже испугался. Не нужно было тебя одну отпускать, – вставил слово Иван Павлович.

– А чем бы ты помог? Нет, я сама справилась. Тогда страха не было. А вот сегодня ничего с собой поделать не могу. Страшно и все тут. Я же чуть человека не убила.

– Это как? Про это Вахрушев мне не говорил. Как ты его могла убить?

– Из ружья. Я с собой отцовский штуцер взяла, он в молодые годы с ним охотился, потом брат, вот он меня и научил из него стрелять.

– Даже не верится, – с удивлением, глядя на жену, проговорил Иван Павлович, – ты стре-ля-ла в человека?! Как ты могла?! Ведь ты – женщина?

– Я бы посмотрела, что б ты делал, когда на тебя с топором и дубиной бегут. Умирать, знаешь ли, мне почему-то не хотелось. Да и детей сиротами оставлять тоже не по мне. Это они заставили меня выстрелить. Я и сейчас говорю, не хотела никому зло причинить.

– Он хоть жив остался?

– Да, родители забрали, пуля в плечо угодила, глядишь, вылечат. Вернусь в город, направлю к ним доктора.

– А второй где, сбежал? Выходит, испугался тебя? – спросил серьезно, без улыбки Иван Павлович.

– Сбежал, но вчера его и поймали. Сегодня выпороли на конюшне и в полицию забрали. Обещала сдать его в солдаты. Пусть там ума наберется, послужит как положено.

– Да, ну и дела, – сокрушенно произнес Иван Павлович. – И что собираешься дальше делать, они же могут снова взбунтоваться. Тем более дети здесь, о них подумай.

– Ты, как я понимаю, хочешь, чтоб