Царь царей - Уилбур Смит

только на своих мускулах. А дальше он будет ждать и смотреть.

Однажды утром, когда вошел Фарук,он прямо спросил, как далеко Пенрод теперь может идти.

- Десять раз через всю комнату, - сказал Пенрод ровным и нейтральным голосом.

Фарук выглядел слегка пораженным. - Я принес тебе подарок, Пенрод. Он поднял руку, и Пенрод заметил, что в руках у него пара дешевых сандалий из верблюжьей кожи. - Сядь, пожалуйста.”

Пенрод так и сделал, и Фарук присел на корточки, надел сандалии на ноги Пенрода и помог ему встать. Пенрод был одет в свою обычную белую рубашку. Фарук протянул ему синюю галабийю, похожую на его собственную, и помог надеть ее.

- Позвольте мне показать вам колонию, - сказал Фарук и предложил Пенроду руку.

Пенрод поднес руку к лицу и ощупал густую бороду. “Наверное, я похож на Иоанна Крестителя” - сказал он, и Фарук рассмеялся.

“Да, это так! Мы никому здесь не говорили, Кто вы такой. Возможно, я представлю вас как Джона.”

Фарук вывел Пенрода из комнаты, которая столько недель была его миром. Она выходила в широкий коридор, выбеленный белилами, с несколькими открытыми дверями, ведущими из него. Пенрод смотрел сквозь них, пока они медленно шли к открытой двери в дальнем конце комнаты. Он увидел, что большинство из них были такого же размера, как и его собственная, но в каждой стояло не меньше дюжины кроватей. В некоторых больные неподвижно лежали на своих кроватях, но в других пациенты болтали и смеялись друг с другом, собравшись небольшими группами. Пенрод услышал стук игральной коробки, крики радости или огорчения, когда кости приземлились. Фарук видел, как он делает свои наблюдения.

- Ваш друг Лусио устроил вам небольшое уединение, и мы были более чем счастливы услужить ему. Его щедрость позволила нам сделать различные улучшения в колонии. С сегодняшнего дня у тебя будет комната поменьше, но она будет принадлежать только тебе, и ты будешь заниматься спортом на свежем воздухе. А теперь прикрой глаза. Вам потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к яркому дневному свету.”

Пока он говорил, они прошли через дверь в конце коридора и вышли на гравийную дорожку. Сначала Пенрод был ослеплен, и Фарук терпеливо ждал, пока его зрение привыкнет и он начнет различать то, что было перед ним. В нескольких сотнях ярдов от него, на гравийной дорожке, обсаженной молодыми пальмами, он увидел то, что должно было быть воротами в колонию. Они были высокими и сделаны из больших бревен. Внутри висел маленький колокольчик, а в дереве был вырезан люк. Прямо перед ними стояла аккуратная сторожка. По обе стороны тянулась каменная стена высотой около двенадцати футов, снова побеленная. Пенрод увидел, как звякнул маленький колокольчик, и из сторожки вышел старик, отодвинувший коммуникационный люк. Они были слишком далеко, чтобы расслышать, о чем идет речь. Но как только люк закрылся, старик отпер панель в стене и выдвинул большой ящик. Он вынул из него мешок, который передал одному из нескольких притаившихся детей, и тот убежал с ним по другой тропинке.

- Подношения, - сказал Фарук. - Предубеждение против прокаженных в моей стране глубоко и сильно, но многие местные жители платят нам что-то вроде десятины. Большая часть нашей еды поступает именно таким образом. Может, пройдемся немного?”

Пенрод позволил вести себя дальше, и Фарук со спокойной гордостью рассказал ему о колонии. Окруженный стеной комплекс занимал площадь в пять акров и содержал здание больницы, где жил Пенрод, смесь казарм и небольших домов для прокаженных, которые выздоравливали, но не хотели покидать безопасное место, а также небольшой каменный офис для Фарука и его самых доверенных помощников. Фарук также указал на кофейню и мельницу колонии, маленький магазинчик, где члены колонии могли купить продукты и предметы первой необходимости, и большой общий обеденный зал, где большинство жителей принимали пищу.

“Моя практика в Каире помогает финансировать здешнее заведение. Я помогал многим европейцам, которые приезжали сюда в надежде, что климат излечит их болезни, и я рад сказать, что нет более щедрых покровителей, чем мужчина или женщина, которые чувствуют, что они чудесно выздоровели.”

“У меня больше нет собственных денег. Так что вашим прокаженным придется обходиться без моей помощи” - сказал Пенрод.

Он уже начал уставать, и гордость Фарука раздражала его. Все-таки, прокаженные, очевидно, любила его. Каждый, кто видел их, благословлял их, и некоторые дети подбегали к нему с искаженными приветствиями или новостями о каких-то спорах между их товарищами. Некоторые дети выглядели вполне здоровыми. У других отсутствовали носы, уши или пальцы. Среди населения, перемещающегося с места на место, некоторые имели подобные уродства, у других были забинтованы запястья, руки или ноги. Пенрод почувствовал внутреннюю неприязнь к этому месту, животное, инстинктивное отвращение к болезни и ее страдальцам.

“Я уже говорил вам, что мы были хорошо вознаграждены за вашу заботу, - сказал Фарук. “И все же теперь, когда вы достаточно окрепли, пришла ваша очередь поработать здесь.”

“У меня нет никакого желания становиться резидентом. Как только ко мне вернутся силы, я покину тебя.”

Фарук не выглядел ни рассерженным, ни разочарованным. - И вы можете это сделать, - спокойно сказал он. Но в данный момент Вы не сможете добраться до ворот без посторонней помощи, не говоря уже о том, чтобы пройти пешком десять миль до Каира, и я уверяю вас, что местные жители очень сопротивляются тому, чтобы поймать любого, кто придет со стороны колонии. Давай я покажу тебе твою новую комнату. С завтрашнего дня ты будешь работать в лазарете, а если захочешь поесть, то в столовой, Пенрод.”

Пенрод напрягся. “И это исцелит мою душу, не так ли?”

“Возможно.”

Фарук больше ничего не сказал, пока не повел Пенрода в маленькую, похожую на камеру камеру в одном из бараков. В ней стояли кровать, стул и небольшой письменный стол, а из большого окна на одной из стен лился свет. Кто-то уже положил на стол экземпляр "Данте" Лусио. Рядом лежала еще одна книга, которую Пенрод не узнал. Фарук заметил, что он смотрит на него.

- Это подарок от меня. Вы читали труды Руми?”

“Нет.”

“Ну что ж, это очень красиво. Конечно, лучше на персидском, но арабский перевод, который я Вам оставил, - это честная попытка. Я думаю, что ты достиг многого, Пенрод, но твой гнев