Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу - Вольфганг Акунов

Одновременно сей прожженный лицемер, никогда не помышлявший ставить все на одну карту (или, если угодно — класть все яйца в одну корзину), отрядил несколько тысяч своих рабов помочь султану Мухаммеду строить баррикады. Узнав об этом, Албукерки призвал Утимуту к ответу. Но тот, в свое оправдание, сослался на невозможность для него, чужеземного коммерсанта, безопасно существовать в чужой ему Малакке, не оказывая подобных мелких услуг малаккским властям предержащим. Дом Афонсу, для которого в тот момент было важнее не превращать Утимуту, обладавшего и поддерживаемого великим множеством родичей, слуг и сторонников, в своего открытого врага, чем допрашивать старика с пристрастием. И Албукерки счел — на время! — инцидент исчерпанным.

После окончательного покорения Малакки португальцами, старый бендара мусульман мгновенно превратился в самого послушного верноподданного и искреннего друга Португалии. Утимута выполнял любое желание Албукерки и, как писал хронист: «Можно было бы даже подумать, что он стал христианином».

В действительности за этим внешне «христианским» поведением скрывался подлинный лик (если не сказать — оскал) Утимуты, постоянно подстерегавшего Албукерки и ждавшего, когда тот «даст слабину», проявит неосмотрительность или неосторожность. Он наблюдал за опустошением, вносимым в ряды белых пришельцев малаккским климатом, и делал свои выводы, в полной мере обладая талантом к статистическим подсчетам, еще прежде так раздражавшим дома Афонсу в малайцах. «Этот яванец знал совершенно точно, сколько наших находилось на берегу» — сообщал генерал-капитан своему королю. «Через своих людей он вел подсчет наших могил, он посылал своих соглядатаев в наши дома вести списки наших больных, и неустанно строил всяческие козни».

По мнению Утимуты, нескольким сотням белых пришельцев было не под силу долго удерживать власть над Малаккой. В случае подхода к городу Алоадина с большим войском, португальскому господству неминуемо бы наступил конец. Однако же, очередная смена власти могла грозить весьма опасными последствиями ему, Утимуте, ставшему (пусть и на словах) португальским верноподданным, и всем его сородичам. Поэтому яванский старец предусмотрительно попросил нового султана даровать ему письменное «отпущение грехов» — прощение за переход Утимуты на сторону португальцев, как вынужденный и притворный. Кроме того, бендара мусульман Малакки подробнейшим образом описал Алоадину положение португальцев и обещал султану убить Албукерки со всеми его людьми при первой удобной возможности.

Однако и с султаном Алоадином хитрый Утимута вел нечестную игру. В случае, если бы бендаре мусульман Малакки удалось уничтожить португальцев собственными силами, он намеревался провозгласить себя султаном. Если же истребление Албукерки «со товарищи» произошло бы при участии войск Алоадина, то Утимута Раджа мог бы поставить себе в заслугу активную помощь в возведении законного султана Малакки на прародительский престол.

Возможно, Утимуте удалось бы выполнить свой коварный план в одном из двух его изложенных выше вариантов, если бы в затеянную им опасную интригу не вмешался бдительный буддист Нина Шату, назначенный домом Афонсу на пост бендары всех купцов-немусульман. Нина Шату перехватил через своих людей несколько писем Утимуты, адресованных Алоадину, и предъявил их Албукерки в доказательство двурушничества старого яванца.

Ознакомившись с содержанием писем, губернатор решил пока что не спешить с разоблаченьем Утимуты, но приказал в ускоренном темпе достраивать крепость. И лишь когда на башнях форта были установлены бомбарды, державшие Малакку под прицелом, дом Афонсу приказал взять под стражу яванского старца-интригана и всех членов его многочисленного семейства мужского пола.

Когда Утимуте предъявили его письма султану, старик невозмутимо возразил, что губернатор неправильно истолковал его мотивы. Он переписывался с Алоадином лишь для виду, пробуждая в том ложные надежды, чтобы заманить его в Малакку, как в ловушку.

Возможно, малаец счел бы такое объяснение достаточно убедительным. Однако европейский ум Албукерки, чуждый восточным ухищрениям, счел подобное искусное хитросплетение взаимных измен в стиле «потчевания партнера рахат-лукумом с ядом», слишком сложным для понимания. И дом Афонсу приговорил к смерти все семейство Утимуты, включая его самого.

Напрасно жены приговоренных к смерти предлагали по семь с половиной фунтов золота за выкуп жизни каждого из осужденных. В присутствии огромной толпы охваченных ужасом малаккцев Утимута Раджа, все его сыновья, зятья и внуки были возведены на обитый черной тканью эшафот и обезглавлены.

Попытка сторонников Утимуты поднять вооруженное восстание была подавлена. Но они долго не сдавались, осложняя португальцам жизнь ночными нападениями. Двум сотням португальцев пришлось на протяжении нескольких недель сражаться с этими хорошо вооруженными бандами, прежде чем те окончательно были загнаны в джунгли.

Между тем наступил январь. Если бы Албукерки задержался с отплытием, он пропустил бы муссон, и вынужден был бы провести в Малакке еще один год. На протяжении всего этого времени, наполненного борьбой с малайцами, тяжелым климатом и лихорадкой, строительными работами и решением все новых и новых проблем, его не оставляли тревожные мысли о его любимом Гоа, ставшем поистине городом его сердца, о том, как там живется без него, и не случилось ли чего плохого. Дом Афонсу испытывал большие опасения в отношении военных планов Идалкана. Правда, губернатор писал королю Мануэлу: «Вам нечего бояться за судьбу Ваших фортов в это части света — даже при известии о том, что они подверглись осаде, однократно, двукратно или десятикратно. Ваши крепости не будут взяты, пока их стены защищают португальцы». Но. смогут ли четыреста двадцать португальцев не на бумаге, а на деле выдержать неприятельскую осаду?

Форт, построенный им в Малакке, был внушительным фортификационным и в то же время — красивым архитектурным сооружением. Расположенный в дельте реки, он был увенчан башней в пятьдесят футов высотой. Установленные на башне бомбарды могли держать под обстрелом весь берег, а подходившие с моря корабли водоизмещением до двухсот тонн могли становиться на якорь прямо вдоль крепостной стены.

Прилегавший к форту холм, по мнению Албукерки, был самым подходящим во всей округе местом для поселения европейцев. Он приказал коменданту крепости прокопать от реки ров вокруг форта и холма и основать на холме поселение. «На этой возвышенности Вы сможете вести здоровую жизнь, не испытывая нехватки питьевой воды. Там у Вас будут апельсиновые и лимонные деревья, а также виноградные лозы, приносящие весьма вкусные ягоды — в чем я сам имел возможность убедиться». Виноградные лозы, приносящие вкусные ягоды — в такой близости от экватора? Звучит маловероятно. Однако разве мог Албукерки, сын Португалии, страны древнего виноградарства, ошибиться в оценке качества и вкуса ягод, произрастающих на виноградных лозах?

Гарнизон форта составлял из трехсот португальцев. Еще двести сынов Лузитании были распределены по восьми наиболее плавучим каравеллам, патрулировавшим побережье. Из восемнадцати кораблей, вышедших в прошлом году в море из Кочина, два потерпели крушение у берегов Цейлона-Ланки, два других, безнадежно прохудившихся, пошли на слом в Малакке, как не подлежащие ремонту, а еще три находились в процессе «открытия» Молуккских «островов пряностей». Итого, для возвращения в Индию в распоряжении Афонсу Албукерки оставалось лишь три корабля — «Флор ди ла Мар», «Тринидади» («Троица») и «Энсобрегаш».