Проклятое золото храмовников - Валерий Елманов

Получалось, фра Пруденте остается рассчитывать лишь на их согласие выкупить Дитриха, да и то за иную цену. Мол, всего восемь лет назад орден за десять тысяч серебряных марок приобрел у Бранденбургского маркграфа Вальдемара Великого восточную Померанию[36]. Пятьдесят тысяч флоринов – сумма чуть меньшая, но именно что чуть, и они навряд ли согласятся выплатить столь огромный выкуп за одного-единственного человека, пускай и комтура замка. Но если кабальеро согласится срезать цену за Дитриха и отдать долговое обязательство после привезенного за него в качестве выкупа товара, фра Пруденте, получив у Овадьи весь долг, с легкостью выплатит всё до последнего денье за двух остальных.

И он умоляюще уставился на Петра. Тому на миг даже стало немного жалко инквизитора. Ну да, сволочь, но если вдуматься, не на себя человек работает – на чужого дядю, в смысле римского папашку. И как работает – залюбуешься. Пашет не за страх, а за совесть. Тут тебе и энтузиазм, и инициатива, и усердие. Что ж, можно и… помочь. Тем паче, это входило в планы самого Сангре.

– Ладно, пономарь хренов, быть по твоему, – сделал он вид, что готов уступить. – Люблю упрямых. Посему пускай мухи отдельно, котлеты отдельно, то бишь дозволяю поочередный выкуп этой троицы. И после того, как ты выложишь мне в качестве награды за уступку еще тысячу гривен и привезешь весь оговоренный товар за Дитриха, я отдам тебе долговое обязательство Овадьи. Но перед этим ты поклянешься всеми святыми и муками Христовыми, что в течение года выкупишь Изабеллу с Бонифацием. Уразумел?

Фра Пруденте вытер пот со лба и торопливо закивал, на радостях даже не задумавшись о том, с чего бы вдруг кабальеро, выказавший себя несколько дней назад столь хитроумным, изобретательным и предусмотрительным, вдруг стал безмерно доверчивым. Он знал другое – теперь ему удастся заполучить подлинник.

– И цену бы снизить… – промямлил он.

– Перебьешься, – отрезал Петр. – Я и так плачу за порох достаточно дорого. Ну как, по рукам, далай-лама мусульманского разлива? – он дружелюбно хлопнул инквизитора по плечу.

– А если орден захотеть сам договориться с тобой?

– А ты им передай, что я, дескать, заявил, будто вести со мной дела придется одному тебе, поскольку они, как сборище жуликов, у меня из доверия вышел, – невозмутимо пояснил Сангре. – И вообще у меня с детства ко всем фрицам лютое отвращение и брезгливость, как к грязным вонючим свиньям.

Фра Пруденте покосился на Сангре. Чувствовалось, что ему хочется о чем-то спросить, но не решается.

– Ты – другое дело, – предугадал Сангре щекотливый вопрос и заговорщически подмигнул монаху. – Понимаешь, с одной стороны вера у вас всех одна, со злющими-презлющими глазками, так и хочется их повыковыривать. То есть в идеале надо бы всеми вами заняться, бо научить сявок из Европы правильному пониманию жизни – каждому одесситу в кайф забубённый! Но твоя контора далеко и на Руси вашим святым кострам все равно не полыхать. А эти уроды из НАТО, то есть из ордена, – торопливо поправился он, – уже вплотную к ее границам подошли. Посему приходится решать задачи в порядке очередности. Из-за чего я и заключаю с тобой временное перемирие. Так что можешь ликовать – наши длинные руки пока не тянутся к твоей цыплячьей шее и широкое русское гостеприимство в виде увесистой оглобли тебя не коснется. Живи и радуйся, падла.

Однако в обмен на свою уступку Сангре заявил, что ожидать доставку выкупа станет не здесь, а в Твери, следовательно, и меры должны быть русскими, дабы в случае разногласий местный князь смог бы их рассудить. А в связи с тем, что он понятия не имеет, насколько тяжел порох, его количество лучше определять не весом, а объемом, так надежнее…

Доминиканец призадумался, попросив сутки на раздумье. В результате он выклянчил в качестве подстраховки два дополнительных обязательства со стороны Сангре. Во первых растянул сроки доставки. В случае, если по каким-либо причинам он не сможет привезти порох в полном объеме в первый год, Петр обязан ждать остальное еще столько же. А помимо письменного договора, Петр в особой бумаге поклянется в два ближайших года ничего не получать у Овадьи и никому не передавать подлинника долгового обязательства. Получив все положенное за Дитриха Сангре отдает крестоносца вместе с подлинником, а инквизитор приносит в главном храме Твери торжественную клятву на следующий год привезти оговоренное серебро за Изабеллу и Бонифация. Ссылка на тверской храм особо порадовала инквизитора, ведь он православный, а значит в нем что ни сотвори, вплоть до совокупления – ничего грехом не будет.

Выслушав инквизитора, Петр кивнул, соглашаясь.

– Слушай, и шо я в тебя такой влюбленный?! – подивился он. – Податливый стал, как пластилин, что ни попросишь – все уступаю. Пиши, контора.

– И помни, – на всякий случай предупредил монах. – Даже если ты приехать в Гамбург, ты не получить у Овадьи ни один гульден, ибо мы раньше показать ему твой обязательство и договор и предупредить его…

– Ой, ну шо ты за меня так плохо думаешь?! – обиженно перебил его Петр. – Когда я даю слово, то всегда его держу и готов поклясться в том одновременно на Библии, Талмуде, Ведах и Коране, разом возложив все свои конечности на эти святые книги! Но и ты поимей ввиду, шайтан-раввин: второй год – окончательный, бо я ждать всю жизнь не намерен.…

…Но рассказывать Улану подробности, могущие ранить его влюбленное сердце, Сангре благоразумно не стал. Правда, похвастаться не преминул:

– Это не я его уговаривал, а он меня.

– Правда?! – вытаращил глаза Улан, и простонал: – Эх, жаль меня там не было! Вот бы поглядеть!

– Если бы ты там был, уговаривать пришлось бы мне, – вздохнул Сангре. – И не факт, что удалось бы, – он кивнул в сторону Изабеллы и добавил: – А я как в пьесе Шиллера: «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти», – и почему-то грустно вздохнул.

Улан внимательно посмотрел на друга и проницательно осведомился:

– Жалко было расставаться?

С кем – он не спрашивал, да оно и так было понятно. Петр пожал плечами и сознался:

– Знаешь, и впрямь немного взгрустнулось. В сущности, она ж хорошая и… несчастная. Представь, никаких перспектив впереди: ни мужа, ни детей, ни семьи. Одна богиня любви в святилище, да и та деревянная, то бишь мертвая. А что проку от мертвой любви?

– А ты изменился, – констатировал его побратим.

– Все мы меняемся и даже само время не стоит на месте, так что уж говорить о людях, – философски выдал в ответ Петр. – А ты это к чему?

– Как-то лиричнее стал что ли. Во всяком случае раньше ты со своими дамами куда спокойнее расставался, а сейчас переживаешь.

– Видел бы ты, как она смотрела мне вслед, – хмыкнул Сангре.

– Вот, вот, и я о том же, – усмехнулся Буланов. – Между прочим, вслед тебе и раньше смотрели, причем точно также.

– Странно, а почему я раньше этого никогда не замечал? – усомнился Петр.