Шантаж - Марина Дмитриева

— Валера… — начала было я, а потом замолчала, не зная, как продолжить.

В самом деле, что я могу сказать? Спасибо, мне не нужна свобода? Я хочу, чтобы меня шантажировали, подавляли мою волю, жестко трахали и унижали?! Бред! Какой же бред!.. Вся моя жизнь — сплошной бред…

У Довженко абсолютно бесстрастное и отчужденное выражение лица. Он уже все решил, уже закрыл за мной дверь. Даже своей позой, скрещенными на груди руками, Валера словно отгораживался от меня. Очнись, спящая царевна! Дверь закрыта, тебе некуда идти, тебе нигде не рады… Кроме того, ты ведь всегда хотела бежать без оглядки да совсем в другую сторону. Почему же сейчас так безбожно ломает?!

— Деньги оставь себе. — Странно, мои помертвевшие губы еще способны говорить. — Или еще лучше отдай в какой-нибудь фонд больным детям! Мне они не нужны!

— Ира, не дури, бери деньги. Я бы посоветовал тебе развестись с мужем, тогда они могут пригодиться.

— Что?!

— И, если вдруг ты решишься на этот шаг, можешь рассчитывать на мою помощь. Дашь знак через Стаса.

— Не понимаю, ты же говорил, закончился только первый акт пьесы?.. — дрожащим голосом спрашивала я, чуть ли не уговаривая поиграть со мной еще немного. — В чем подвох?!

— Нет никакого подвоха. Я передумал, заигрался уже, вот где стоит. — И он провел ладонью по шее, словно показывая, как его достала моя персона.

У меня тоже стоял ком в горле. Заигрался, наигрался… Больно, холодно… Наверное, все из-за этих дурацких трусиков, которые я позабыла надеть. Повернулась и пошла к выходу, Довженко не стал меня провожать. Каждый шаг давался с трудом. Тихонько прикрыла за собой дверь. Как же мало ступенек в этом неказистом подъезде. Стук каблуков по бетонному полу простреливал голову болью. Нажала на кнопку домофона, толкнула дверь, вышла на улицу. Ура, свобода! Ирина, не смей выть! По щекам почему-то покатились слезы. Стащить бы сапоги с ног, пройтись голыми ногами по холодному снегу. Может, это приведет в чувство и окончательно заморозит всё, что бушует сейчас в груди?..

***

Она ушла… ушла, оставив после себя шлейф из дорогих духов, да постепенно затухающий стук каблуков по бетонному полу. Я хотел поступить не как скотина, отпустить царевну-лебедь на свободу. Так чего же мне так хреново?! Почему все равно чувствую себя скотиной?! Надо было извиниться, покаяться. Но разве может банальное «прости» зачеркнуть все, что я с ней творил? Боже, в наш самый первый раз я вытолкал ее из квартиры в разодранной одежде со спермой на лице. Откуда во мне такое зверство?! И почему не извинился сейчас?! Как гадости творить, так всё работает, а как извиняться — язык отсох. Я изначально безбожно мухлевал, раздав себе карты, которые невозможно было перебить. Нет бы попытаться за Ириной поухаживать, очаровать… Но я пошел по самому легкому безобразному пути, сломил ее волю с помощью угроз и шантажа. Моя нехорошая права — я действительно скотина.

Как же душно в этой снятой специально для наших встреч квартире! Оттянул ворот свитера. Душит, млять, душит… От своего скотства душит. Без нее душит. Нужно впустить сюда свежего воздуха, может, тогда станет чуть легче дышать, может, тогда удастся вытеснить из своих ноздрей ее запах… запах недостижимо прекрасной женщины. Отговорки. Желание еще раз посмотреть на генеральскую дочку стало непереносимым. Распахнул на всю створку окно, глаза сразу выхватили в повседневной картинке городского двора ее грациозную фигуру в серебристой норковой шубке. Царевна-лебедь, да и только! Что же я делаю?! Ведь она сейчас уйдет, навсегда исчезнет из моей жизни! Подошла к машине, выскочивший Стас услужливо распахнул перед царицей автомобильную дверь. Ирина замерла на минуточку, провела тыльной стороной ладоней по щекам. Какой характерный жест — так обычно делают люди, пытаясь стереть набежавшие слезы. Почему она плачет? Кто посмел довести мою нехорошую до слез?!

— Ир-а-а!!! — вдруг заорал какой-то сумасшедший на весь двор, так что воробьи из висевшей на небольшом деревце кормушки разлетелись в разные стороны. Удивительно, я…

Генеральская дочка оглянулась. Смотрим друг на друга: секунду, вторую, третью. Сердце застучало в груди, голове, ушах, во всем теле, даже пятках, я стал одним огромным неровно бьющимся сердцем. Сорвался с места. Нужно ее остановить, нужно ее вернуть, сказать что-то важное… то, что давно жжет мою грудь, попросить прощения. Развернулся от окна, бегом к двери, перескакивая через две ступени, мигом преодолел лестничный пролет, рывком открыл дверь в подъезд и со всего наскока врезался в мягкую нежную серебристую норковую шубку.

— Ирочка, — блаженно хрипели мои губы, — моя нехорошая, точнее хорошая, прости, не могу тебя отпустить!

Руки на тонкой талии хищно сжались, подтащил ее ближе к себе, вдавил ее такую хрупкую дивно пахнущую в свое тело.

— Валера, — шептала в ответ Ирина, — я не знала, что папа поступит так жестоко… Мне очень жаль, что из-за меня ты испытал весь тот ужас, оторванные руки и ноги…

— Ира, я идиот… Когда тебя увидел, меня просто током прошибло! Не смог удержаться. Все перемешалось внутри — желание, месть, злость, восхищение тобой. Наверное, надо было как-то по-другому. Но по-другому ты могла меня послать, а так у тебя не было выбора… И я, наверное, скотина, ты права на все сто, потому что меня дико заводило тебя ломать… до определенного момента… А потом сам себе противен стал.

Она тихонько всхлипывала в моих объятьях, но, самое главное, не пыталась вырваться, и этот факт чуточку обнадеживал. Неужели генеральская дочка тоже ко мне что-то чувствует?!

— Я не знаю, почему тебя не узнала! Как я могла не узнать?! Просто это было так давно, мне не очень запомнилась внешность, а вот ощущения, ощущения от наших поцелуев в той подсобке до сих пор в памяти. Я пыталась искать повторение, но не случилось… подобного волшебства больше ни с кем не чувствовала. А Сережа так красиво ухаживал, и его одобрил папа…

Снова сжал ее в своих объятьях. Какая она маленькая, хрупкая и женственная… Ирина всхлипывала, точеные плечики вздрагивали, а слезы оставляли трогательные черные полоски на красивом женском лице.

— Это злило, невероятно злило, — признался я. — Мне пришлось пройти через такой ад ради пары поцелуев с генеральской дочкой, а ты даже не узнала случайно приговоренного на смерть лейтенанта. Стас каждый день присылал мне твои фото. Я смотрел, смотрел на тебя… И чем больше смотрел, тем больше хотел. Это стало навязчивой идеей, моей одержимостью. Во мне скопилось так много желания и других чувств, что я просто не мог быть нежным. Прости, Ира, прости! За мое скотство прости!!

Обхватил своими широкими ладонями ее щеки, коснулся губами пухлых губ и стал покрывать красивое плачущее лицо легкими быстрыми поцелуями. Плевать, что мы во дворе ничем не примечательной пятиэтажки, плевать, что всего в нескольких метрах от нас стоит мой племянник Стас, конечно, отводил глаза, но любопытство было сильнее, поэтому он то и дело удивленно поглядывал на лобызания своего типа сурового дядьки.

— А сейчас, Валера, почему ты сейчас был таким холодным?! Почему сказал, что надоела?! — продолжала всхлипывать царевна-лебедь в моих руках.