Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро

— Добрый вечер, господин комиссар. Жан-Батист Гремийон, сержант караульного отряда квартала Лувр. Я имел честь встречаться с вами, когда вы вели дело о заключенном из Фор-Левека.[50]

— Боже мой, сержант, как удачно я вас встретил, я очень рад, — произнес Николя, прекрасно помнивший сержанта, чье честное и добродушное лицо в свое время произвело на него глубокое впечатление.

Отведя сержанта в сторону, он коротко описал ему преступление, совершенное в павильоне Самаритен. Надо тщательно обыскать водокачку сверху донизу. Необходимо достать труп и, принимая во внимание его состояние, раздобыть ящик, чтобы переправить останки в Мертвецкую. Чтобы как следует осмотреть место преступления и отыскать одежду жертвы, понадобится много факелов. Пока сержант исполняет поручение, он вернется на место преступления и приступит к осмотру.

Сержант принялся отдавать распоряжения, а Николя поспешил к водокачке. Старый нищий покинул свой пост, дабы провести ночь в каком-нибудь мрачном пристанище. Войдя в нижний зал, Николя зажег свечу и, бросив взор на пол, увидел множество кровавых следов. Узнав без труда отпечатки своих башмаков, он начал искать следы высокой женщины, дважды виденной его свидетелем, но нашел лишь отпечатки маленьких неровных кругов. Оставалось предположить, что его противник, убегая, передвигался на цыпочках или на каблуках.

Достав черную записную книжечку, он принялся заносить в нее все мелкие детали, способные пролить свет на совершенное преступление. В ожидании караула он осмотрел кинжал и бумагу, найденные им в верхней комнате. Особенно заинтересовал его кинжал: с оружием такой работы ему еще не приходилось встречаться. Скорее всего, кинжал привезли из-за границы. Рассмотрев его поближе, он пришел к выводу, что им недавно пользовались, а потом вытерли, но небрежно: на месте стыка рукоятки и гарды отчетливо виднелись следы крови. Не означает ли это, что сначала им совершили убийство, а потом прикололи к двери послание?

Поднявшись на второй этаж, он еще раз внимательно осмотрел помещение. Решение оказалось правильным: в первый раз от его внимания ускользнул целый ряд мелочей. Как и внизу, его следы пересекались с загадочными следами противника. Помимо следов на полу на дощатой двери он заметил капли крови, подтверждавшие, что преступление совершили раньше, чем пришпилили бумагу к доскам. Но можно ли утверждать, что жертва была истерзана после смерти? Единственной процедурой, способной дать ответ на этот вопрос, является вскрытие, но если караул припозднится, вскрывать будет нечего.

Спустившись вниз, он принялся изучать бумагу, иначе говоря, наконец удосужился рассмотреть оборотную ее сторону. Находка заставила его буквально подскочить от изумления: это снова оказалась партитура, отрывок из какого-то объемного музыкального произведения. Данная улика связывала убийство Ламора, утопленника из Большого канала, с убийством в Самаритен. А значит, убийца лакея герцога Шартрского и тот, кто жестоко расправился в подвале с неизвестным пока молодым человеком, наверняка является одним и тем же лицом.

Размышления его прервало появление Гремийона с отрядом; следом за караульными шли приставы с черным гробом. Николя раздал указания, и все принялись за дело. Одни в поисках новых улик принялись обшаривать водокачку снизу доверху, другие отправились высвобождать труп. Извлечение тела, точнее, его останков, происходило крайне медленно, ибо промежуток времени, когда тяжелые брусья находились далеко друг от друга, оказался необычайно короток. Николя увидел, как из подвала выбрались несколько приставов с белыми, словно полотно, лицами, их тут же вырвало. Наконец кое-как останки собрали и сложили в гроб, куда Гремийон предусмотрительно велел насыпать опилок. Появился караульный, неся в руках бальную туфлю, подштанники и разорванный фрак. С риском для жизни он сумел проникнуть в центр конструкции, служившей опорой для насосного механизма, и выудить оттуда эти лохмотья. Остальную одежду, без сомнения, унесла река.

Вход в павильон водокачки опечатали, и печальная процессия двинулась в сторону Шатле. Разбуженный папаша Мари, зевая, открыл двери Мертвецкой, куда поместили гроб. Николя не строил иллюзий. В такую жару останки следовало похоронить как можно скорее, иначе говоря, завтра. Но надо постараться, чтобы Сансон успел их осмотреть. Добрые порции «укрепительного» папаши Мари подняли настроение всем, кто пал духом, а затем, к великому удовольствию караульных, Николя вручил им пригоршню экю. Поблагодарив сержанта за его действенную помощь, Николя поручил папаше Мари передать записку Сансону, когда тот появится в Шатле, или даже разыскать его и обязательно передать.

В задумчивости войдя во двор дома на улице Монмартр, он тем не менее не забыл снять запачканные кровью башмаки и оставить их на улице под лестницей, откуда их заберет Пуатвен, чтобы почистить. Старый лакей привык, что, возвращаясь из ночных экспедиций, Николя оставлял внизу грязную обувь. Раздевшись, комиссар облился холодной водой из насоса, желая смыть с себя увиденный им кошмар, который, казалось, въелся ему в кожу. Затем, взяв ключ, он тихонько отпер дверь и, бесшумно закрыв ее за собой, поднялся к себе, где его встретила Мушетта; обнюхав его, кошечка неожиданно отскочила и, возмущенно замяукав, исчезла во мраке. Усталость навалилась на него, и он снова вспомнил о предсказании Полетты. Из какой бездны извлекла она свои пророческие слова? А может, она сообщница того, кто хотел убить его? Сегодня его жизнь буквально зависела от фрака, болтавшегося на кончике шпаги. Мысли его стали путаться, и когда на колокольне Сент-Эсташ пробило два, он погрузился в глубокий сон, прибивший его к берегам, о которых он доселе не подозревал. Волны швыряли его, в ушах не смолкали крики, а потом гигантские валы унесли его в такую даль, что когда утром он проснулся, ему показалось, что он вынырнул из черной океанской бездны, наполненной слепыми кошмарами. К счастью, ни одного кошмара он не запомнил.

Понедельник, 10 августа 1778 года.

В девять часов Николя разбудила Катрина: привыкнув, что он обычно встает рано, она стала волноваться. Быстро приведя себя в порядок и проглотив чашку шоколада прямо в спальне, он спустился поприветствовать Ноблекура, коего застал за чтением «Газетт де Франс». Вид у бывшего прокурора был крайне недовольный.

— Черт побери, ну какое мне дело до того, что испанский король присутствовал на заседании Королевской академии! Они пишут об этом исключительно ради того, чтобы сообщить о печальных последствиях невежества народа; но ведь это означает ломиться в открытую дверь! Или вот еще: в Вене начался траур по какой-то неизвестной принцессе, и я не могу понять, зачем мне об этом знать. Нет, вы только послушайте: Австрия богата солью, и вся ее соль в Зальцбурге! А то я не знал! Когда же наконец начнут печатать настоящие новости? Ага, вот хоть что-то интересное: третьего августа в Миланской опере давали «Признанную Европу» Антонио Сальери. Реконструированный по приказу Марии-Терезии после пожара, театр стал называться Ла Скала. Гм, интересно, почему? О-о, а вот и Николя!

— Рад приветствовать вас, господин прокурор. Сегодня утром у вас, похоже, неважное настроение. Осторожно, как бы при вашем темпераменте у вас вновь не разыгралась подагра.