Майор Пронин и тайны чёрной магии - Лев Сергеевич Овалов

Старик опять промолчал.

– Ну, а теперь слушайте меня вы, – сказал Евдокимов знахарю. – Я буду читать показания ваших пациенток, а вы подтверждайте – врут они или не врут.

Он действительно принялся читать показания всех допрошенных им девушек и женщин – как они обращались к нему и как он им ворожил.

Слушать Евдокимова со стороны было скучно, показания были очень однообразны, Лещенко всем ворожил одинаково, вариации в ворожбе были самые незначительные.

Евдокимов. А эти врут?

Лещенко. Зачем врут?

Евдокимов. Значит, правильно рассказывают, как вы им ворожили?

Лещенко. Правильно.

Евдокимов. Кольца приносили?

Лещенко. Приносили.

Евдокимов. В поле ходили?

Лещенко. Ходили.

Евдокимов. Землю разбрасывали?

Лещенко. Разбрасывали.

Евдокимов. Ну, а теперь скажите, почему вы хотели меня застрелить, когда я отобрал эту землю у Маруси Коваленко?

Лещенко. Так я же не выстрелил?

Евдокимов. Потому что в пистолете не было патронов, о чём вы не имели понятия.

Лещенко. Сам испугался и вас пугал.

Евдокимов. А не в земле было дело?

Лишь в этот момент Лещенко стало ясно какая бездна разверзлась перед ним, – он ещё не угадал – всё ли известно проклятому следователю, но Лещенко даже подумать было страшно, что известно, он не хотел слышать следующий вопрос, который неизбежно пригвоздит его к собственному гробу, он предпочитал сознаться в чем угодно, лишь бы не в этом…

Лещенко. Что вы всё о ворожбе, да о ворожбе… Велико дело! Признаюсь, виноват, ошибся, не доглядел, не тот порошок дал Савельеву…

Евдокимов. Подождите, подождите. Об этом после. Я ещё раз спрашиваю: девушки правильно рассказывают о том, что во время ворожбы разбрасывали в поле землю?

Как поётся в известной народной песне, восемь девок выступили против одного «Я»…

– Вполне понятно, что вы хотели меня убить, – сказал Евдокимов. – показать содержимое вашего мешка?

– Не надо, – шепотом произнес Лещенко, – Ваша взяла.

Произнести эти слова громко он, вероятно, просто был не в состоянии.

Теория и практика

Можно сказать, что это, собственно говоря, и всё. Преступления раскрыто, преступник обнаружен. Однако, вряд ли читателю всё ясно и в поведении преступника, и в ходе раскрытия этого преступления, ещё в давние времена нашего знакомства Пронин имел обыкновение, рассказывая о том или ином событии из своей жизни, лишь к концу рассказа раскрывать логику события, так сказать, его внутреннюю неумолимую закономерность. Сперва он последовательно рисовал внешнюю сторону событий, которая сразу бросается в глаза, и лишь затем показывал, что кроется за внешней стороной, показывал скрытые пружины, двигавшие событиями. Так поступил он и на этот раз.

Иван Николаевич посмотрел на меня своими строгими добрыми глазами. Ах, это удивительное сочетание строгости и доброты, свойственное хорошим и честным людям, обладающим высоким пониманием своего долга, – оно чаще всего встречается у старых учителей и врачей, опытных военачальников и закалённых борьбой коммунистов, – посмотрел на меня своими строгими добрыми газами, снисходительно усмехнулся и спросил:

– Ну, а теперь с твоей стороны последуют бесконечные почему и отчего? Спрашивай, я готов, я понимаю, что тебе многое ещё неясно. Однако поскольку я знаком со всеми обстоятельствами этого дела, попрошу тебя самого сказать, что же в этом деле представляется тебе белыми пятнами?

– Нет, – перебил я Ивана Николаевича или, вернее, ход его мыслей, потому что свою фразу он договорил до конца. – Прежде всего, я хочу спросить о другом.

Я вспомнил историю, описанную мной в повести «Голубой ангел», – в момент похищения чертежей и убийства инженера Сливинского Пронин был болен и поручил следствие по этому делу своему помощнику Виктору Железнову, так всем казалось, но только казалось, на самом деле Пронин напряжённо работал параллельно с Железновым и, если бы не его участие, дело не было бы расследовано до конца, был бы убит ещё не один советский человек, а чертежи важнейшего военного изобретения были бы переправлены за границу.

– Меня интересует, в чём выразилось ваше личное участие в этом деле, Иван Николаевич? – опросил я. – Не может быть, чтобы вы ничем и ни в чём не помогли Евдокимову, вы же старый чекист, вы не могли уклониться от решения загадки, как старая кавалерийская лошадь не могла не загарцевать при звуках военного оркестра?

Но Иван Николаевич отрицательно покачал головой.

– Ты ошибаешься, – сказал он. – На этот раз старая кавалерийская лошадь сдала, иначе я не поехал бы добывать Евдокимова, а Евдокимов не нуждался в моей помощи. Молодёжь обгоняет стариков и, я бы сказал, обгоняет очень неплохо.

Он задумался.

– Впрочем, это тоже не совсем верно, – сказал Пронин. – Молодёжь нуждается в помощи, но эта помощь не должна иметь ничего общего с мелочной опекой и постоянными подсказками, молодёжи не нужны поводыри в каждом практическом деле. Но обобщить свой опыт в каждой области нашего дела изложить свои методологические обобщения мы обязаны. Мы начинали на голом месте, когда взялись строить первое в мире государство рабочих и крестьян. Мы не имели ни знаний, ни опыта, ничего не умели. Поэтому мы совершали жесточайшие ошибки, и, вот, исходя из опыта этих ошибок, обязаны сказать, чего не нужно делать и предупредить повторение старых ошибок. Научить молодёжь избегнуть новых никто не в состоянии, каждое практическое дело всякий раз требует иного подхода, особого решения, иначе прекратилось бы творчество.

Какие-то новые ноты звучали в том, что говорил Пронин, таким я его ещё не знал, в старые времена он был, прежде всего, человеком дела, быстрого решения и смелого осуществления, теперь в Пронине было что-то от мудрой старости. Он становился человеком абстрактной мысли, предоставляя практические решения старости, а их осуществление – юности.

– Нет, я отвечу на твой вопрос, – сказал Пронин. – Сиди и слушай. Я буду говорить долго и скучно, но скажу, чем я помог Евдокимову. Что делать, в данном конкретном деле Дмитрий Степанович Евдокимов со мной не советовался, он сам всё понимал, но мы часто и подолгу беседовали с ним о смысле нашей работы, об особенностях разведки в нашей стране, и я ему отдал то, что накопил за тридцать с лишним лет своей деятельности в органах государственной безопасности, опыт своих ошибок и наблюдений, – не так уж много, но это было важно и для него, и для меня.

И то, что сказал Пронин дальше, по существу было изложением его взглядов на работу разведки в нашем государстве.

– Нуждается ли социалистическое государство в органах государственной безопасности? – спросил Пронин и тут же сам себе ответил. – Безусловно. Это составной частью входит в учение о диктатуре пролетариата, диктатура пролетариата немыслима без разведывательных и карательных учреждений. Но основная методологическая ошибка наших органов, которая нанесла новому советскому обществу немало вреда, заключалась в том, что мы не видели различия в способах работы разведки капиталистической и разведки социалистической. А они существуют! Речь идёт не о содержании, тут всё ясно: наша разведка служит