Майор Пронин и тайны чёрной магии - Лев Сергеевич Овалов

и с наклеиванием какого – либо ярлыка, он ни к кому не относился предвзято, он стал выжидать, но это было не пассивное выжиданье – авось, что-нибудь да свалится на голову, а активное выжидание; он стал наблюдать не за теми, кого бы ему хотелось обвинить, кто казался ему подозрительным без особых на то оснований, а стал наблюдать – не наблюдает ли кто за ним самим? Это было самое остроумное решение вопроса. Человек, совершивший преступление, никогда не чувствует себя спокойно, всегда ждёт за собой наблюдения и, естественно, стремится себя обезопасить, поэтому, пусть очень осторожно, очень незаметно, но наблюдает за теми, от кого ему грозит опасность. Прибытков за Евдокимовым не следил, он вообще ничем не интересовался, если он и интересовался чем-нибудь, то только своей непосредственной работой. Когда я разговаривал с Прибытковым и поверил в его невиновность, я сказал ему, что он должен за себя бороться. Другой бы немедленно воспользовался этими словами и принялся бы писать всякие заявления и жалобы, почувствовав расположение, пришёл бы ко мне, стал бы собирать всевозможные характеристики. Что ж, это было бы естественно, а преступник стал бы действовать так обязательно, – правда, он мог привлечь к себе излишнее внимание, напомнив о своих старых делах, если таковые у него были, но у преступника после разговора со мной другого выхода не оставалось, а Прибытков стал бороться за себя наилучшим для советского человека способом. Он, правда, написал какое-то заявление, но на этом и успокоился; он с прежней ожесточённостью принялся заниматься непосредственной работой. Благополучие МТС было для него важнее собственного благополучия, он не бумажки сочинял по поводу себя, а с утра до ночи пропадал в мастерских на работе. Это побудило Евдокимова, не только в силу служебной заинтересованности, а потому что он настоящий советский деятель и болеет за всех советских людей, обеспокоиться об ускорении проверки старого дела Прибыткова. Желание выгородить, а не погубить человека принесло свои результаты, реабилитация Прибыткова по старому делу рассеяла подозрение и в связи с новым обвинением, стало очевидно, что Прибыткову не из-за чего было убивать Савельева. Но ещё задолго до его реабилитации Евдокимов убедился, что Прибытков им не интересуется. Но кто-то, несомненно, очень интересовался Прибытковым. Об этом свидетельствовала анонимка. Кто-то знал, что Прибытков убил Савельева или хотел, чтобы Прибыткова сочли убийцей Савельева. Поэтому Евдокимов продолжал вести наблюдение за Прибытковым, интересуясь не Прибытковым, а теми, кто интересуется Прибытковым. Как показалось Евдокимову, – только всего-навсего показалось – несколько повышенный интерес к Прибыткову проявляет ночной сторож райпищепромкомбината Лещенко, хотя это могло быть простой случайностью. Во всяком случае, вместо того, чтобы безмятежно дремать у своего склада сторож ночью нет – нет, да и прогуливался вдоль улицы, неизменно посматривая, а то и заглядывая в окна к Прибыткову. Он обрёк Прибыткова на гибель и с вожделением, исподтишка наблюдал за своей жертвой. Этого Евдокимов, разумеется, не знал. Почему же Лещенко избрал жертвой своего оговора именно Прибыткова? Прежде всего, ему нужно было вообще кого-то оговорить. Слух о том, что Савельев отравлен, пополз по станице; Лещенко же о том, что причина смерти известна врачам, а, следовательно, и всяким властям, узнал непосредственно от жены Савельева. А раз стало известно, что Савельев отравлен, возникла опасность, что будут искать виновника его смерти и, чем чёрт не шутит, доберутся прямиком до Лещенко. Поэтому Лещенко был заинтересован в том, чтобы кого-нибудь оговорить и отвлечь от себя внимание. Выбор на Прибыткова пал, потому что Прибытков и до того пользовался нерасположением и, во всяком случае, не пользовался доверием местных властей, – здесь действовал правильный психологический расчёт: вали на того, кто уже чем-нибудь замаран, поверят, мол, всему. Так поначалу и случилось. Ну, а кроме того, Прибытков, по существу, был настоящим советским человеком и врагу советской власти он был, разумеется, не по нутру. Матвеев вследствие своей примитивной эмоциональности и дурного политического воспитания пошёл у Лещенко на поводу и арестовал Прибыткова, чем Лещенко был, вероятно, очень доволен. Но Прибыткова почему-то выпустили. Это обеспокоило Лещенко, и он снова принялся кружить возле Прибыткова. Лещенко не отступал от того, что задумал. Может быть, ему показалось, что Евдокимов заметил его возле дома Прибыткова, может быть, заметив, что Евдокимов наблюдает за Прибытковым, Лещенко решил подойти к Евдокимову для того, чтобы окончательно убедить его в том, в чём он, вероятно, был уже, по мнению Лещенко, убежден, так как иначе не следил бы за Прибытковым, – он хотел нацелить Евдокимова так же, как нацелил Матвеева, и отвести отвлечь от себя подозрения, если Евдокимов что-либо заметил. Но, как говорится, где тонко, там и рвётся.

Осторожное внимание, проявляемое Лещенко по отношению к Прибыткову, привлекло в свою очередь внимание Евдокимова к самому Лещенко. Когда Матвеев продемонстрировал следователям вторую анонимку, Евдокимов догадался, кто её автор, а найденный за дровяником героин подтвердил эту догадку, – автор анонимки был заинтересован в том, чтобы у Прибыткова обнаружили вещественные доказательства, а подбросить эти доказательства легче всего было Лещенко. Кстати, подброшены они были весьма небрежно. Лещенко или не сумел проникнуть в сарай, или просто поторопился. Счастье же Прибыткова заключалось в том, что дело вёл не предубеждённый Матвеев, а первоклассный сыщик и принципиальный коммунист. Евдокимов занялся Лещенко, самым популярным знахарем в станице.

Следовало выяснить – не соприкасался ли он как-нибудь с Савельевым. Такому следователю, как Евдокимов, установить это было нетрудно. У Лещенко бывала жена Савельева. Найти пути к ней тоже было нетрудно. Это была хорошая и простая женщина, к сожалению, даже не столько простая, сколько простоватая, она верила во всякие приметы и суеверия, верила попам и знахарям и для устройства своих дел не прочь была прибегнуть к их помощи. Она бывала у Лещенко, она это не отрицала, но получить необходимые подробности Евдокимов у неё не мог, она была напугана и не говорила о том главном, что следовало сказать. Тогда Евдокимову пришла в голову идея, которая и определила успех его работы. Идя по следам, оставленным Савельевым, он познакомился с молодежью из школы № 3. Из девушек Маруся Коваленко показалась ему самой подходящей, но для того, чтобы войти в доверие к Лещенко, надо было вести себя так, чтобы не вызвать в нём ни малейших подозрений. Марусе надлежало быть настолько влюблённой, чтобы её любовь не вызывала сомнений ни у кого в станице. Они вместе, Маруся и Евдокимов, остановились на Чобе, – для безнадежной любви это был самый подходящий субъект, невозможно было допустить, что он сможет изменить своей Раисе. Маруся