Иномирец - Никита Баранов

— Ну, привет, — сказал он.

Птенец что-то пропищал в ответ.

— Он просит, чтобы ты дал ему имя, — сказал герцог. — Назови же его!

— Чарли, — решил Виктор, вспоминая, что когда-то давно так звали его домашнего попугайчика. — Тебя будут звать Чарли!

Глаза феникса на миг засияли, превратившись в горящие угольки. Птенец кивнул, принимая своё имя, и перелетел на плечо Виктора, признавая его своим полноправным хозяином и единственным другом.

Виктор погладил Чарли по головке, искренне наслаждаясь красотой сказочного создания. Птица казалась божественной, совсем не приземлённой. Её истинная цель — никак не служба при дворце или выживание в дикой природе. Тут было что-то иное, скрытое от человеческих глаз и примитивного людского разума. Феникс не требовал пищи — он мог месяцами обходиться без неё. Феникс не видел в сородичах врагов или соперников — его не интересовали несущие негатив поступки. Феникс никогда не предаст хозяина — он ценит его больше собственной жизни. Все эти качества плохо сочетались с понятием «птица», пусть даже существо и классифицировалось как экзотическое.

— О, смотри, что это тут у нас? — один из «разносчиков» доставил герцогу бокал, и тот, сразу его осушив, увидел на дне маленькую сияющую жемчужину. — Хьюбнекхт, что это такое?

— Ваша Светлость, в каждом из бокалов лежит маленькое напутствие. Примечательно, что здесь нет ни одного повтора — над этой диковинкой трудились несколько последних месяцев. Лучшие чародеи вложили в эти самые напутствия большой смысл, так что это не просто слова. К ним стоит прислушаться.

— Вот оно что, — хмыкнул герцог, оглядев жемчужину со всех сторон. Заметив тоненький разрез, он поддел его ногтем и мини-шкатулка раскрылась, показав своё содержимое, коим оказалась сложенная в четыре раза бумажка размером с тыквенную семечку. — Так, что тут написано? Джеймс, дружище, прочитай ты, я без очков плохо различаю буквы.

— Конечно, Ваша Светлость, — кивнул Виктор, разглядывая бумажку Герберта. Увидев, что на ней написано, он на миг обомлел. — Тут сказано…сказано… «не верь».

— Не верить? Кому не верить? — герцог громко рассмеялся и направился к своему трону. — Вот же глупости какие! Эй, граф, а у тебя что за напутствие?

Виктор допил шампанское, раскрыл жемчужину и вытащил оттуда бумажку. На всякий случай отвернувшись в сторону, проверил её содержимое. На маленьком, пахнущем алкоголем клочке бумаги зловеще красовалось одно-единственное слово:

БЕГИ

Поспешно смяв напутствие и выбросив его в сторону, Виктор вернулся к Герберту и откашлялся.

— Что там было? — спросил герцог.

— Да так, ничего особенного. Что-то про долгую дорогу и озлобленные небеса. А каковы наши дальнейшие планы?

С удовольствием плюхнувшись на свой трон, Его Светлость пригласил спутника сесть рядом с ним. Когда Виктор с некоторым смущением опустился на соседний трон, по размерам меньше первого, герцог ответил:

— Теперь едим и пьём, попутно ожидая, пока моя дочь закончит предсвадебную мессу. Сколько она ещё будет длиться — знает один лишь епископ, потому что именно он проводит с ней этот древний обряд. Хороший мужик, честно сказать. Род Люциев известен уже почти тысячу лет и начинается он с одного великого воина древности, который, кстати, заложил одну из пограничных крепостей герцогства — Хайен Лючиа, самую грозную и неприступную твердыню, после Авельона, разумеется…

Почти до самого вечера герцог и Виктор просто сидели за столом, предаваясь праздному веселью и продолжая принимать от гостей нескончаемые поздравления и подарки. Всё это время Чарли не покидал плеча своего хозяина, смиренно ожидая приказа. Герберт предупредил, что фениксу необходимо постоянно давать какие-нибудь поручения, иначе он всего за пару недель зачахнет и уже никогда не сможет стать прежним. Услышав такую новость, Виктор поспешно ретировался и стал посылать птицу за вкусностями на разных концах стола, и Чарли, принося очередную закуску, выглядел донельзя счастливым. Питомец также оказался на редкость умным — он с первого раза понимал, чего от него хотят и, кажется, целиком и полностью понимал человеческую речь. Решив кое-что проверить, Виктор отвернулся в сторону, чтобы его не услышали окружающие, и попросил феникса принести ему кусок буженины. Но попросил он это на своём родном языке, отчего сначала сам впал в ступор — настолько чуждым прозвучал русский язык, а потом и слегка загрустил от осознания того, что совсем скоро эта речь с её тридцатью тремя въевшимися в голову ещё во времена далёкого детства буквами сотрётся из памяти за ненужностью. Виктор вдруг понял, что даже с Дашей он говорил на языке этого мира, и самым неприятным было то, что местная речь казалась совсем родной и непринуждённой, что в устном виде, что в письменном. Птенец, кстати говоря, русскую речь прекрасно понял. Видимо, решил Виктор, он улавливает не слова, а сам смысл, посыл.

Когда, наконец, от песен и плясок, еды и напитков, подарков и поздравлений уже стало подташнивать, в зале появился епископ. На сей раз он прибыл абсолютно один, без какого-либо сопровождения. Облачённый в красивую алую мантию и высокую золотую митру, он чинно прошествовал по ведущему к герцогскому столу ковру и низко поклонился правителю. Герберт, не поднимаясь, поклонился в ответ, после чего Его Преосвященство занял последний незанятый рядом с герцогом трон и начал доклад:

— Всё прошло прекрасно, Ваша Светлость. Девочка с безукоризненной точностью претерпела все испытания и исповедь. Как того и требовали традиции, она со вчерашнего дня не ела и не показывала никому своего лица. О, Свет, я помню Оливию ещё совсем малюткой. Она выросла на моих глазах, а теперь я отправляю её во взрослую жизнь…

Виктор, всё ещё опасаясь какой-нибудь подлости со стороны епископа, старался в его сторону не поворачиваться и постоянно опускал взгляд в пол. Герцог, если и заметил это, то виду не подал, а вместо этого ответил Клоду Люцию:

— Жаль, что её мать не дожила до этого дня. Уверен, она была бы так счастлива, что этого её счастья хватило бы на весь Авельон! Впрочем, Джеймс тоже на своём веку успел потерять любимую жену, так что у нас с ним в какой-то степени братские души. Я ему полностью доверяю.

— Неужели у вас уже до этого была супруга? — вопросительно изогнул бровь епископ, поворачиваясь к жениху. — Я об этом не слышал. Тогда, получается, это будет ваш третий брак, не так ли?

— Да, это так, — кивнул Виктор. — Но я бы не хотел об этом особо распространяться. Давайте не будем об этом, хорошо?

— Как скажете, граф, как скажете.

— Как скоро Оливия сюда спустится? — поинтересовался герцог.

— Этого никто не знает. Как только облачится в свадебное платье, — ответил Клод Люций. — Сами понимаете, девушки, тем более в её возрасте, тратят на тряпки целую уйму времени. А ведь ещё надо сделать причёску, макияж, собраться с духом и побыть в одиночестве перед началом церемонии…

Слушая речь епископа, Виктор вспомнил свою первую свадьбу, которая тогда, давным-давно, выглядела как шикарная гулянка, а со временем стала казаться обычной попойкой собравшихся в небольшом деревенском домике шестидесяти не знающих меры родственников. Проводить ту свадьбу решили на родине Лизы, в посёлке, где доживали свой век её родители. Не имея в кармане ни гроша, они смогли накормить и напоить десятки человек, да ещё и каким-то образом остались в прибыли за счёт подаренных денег. Конечно, по масштабности исполнения тот праздник с нынешним сравнивать смысла нет, но почему-то воспоминания о старой деревянной церквушке, в которой проходило венчание, о плачущих от счастья матерях, о лошадках, впряжённых в украшенные ленточками и цветами телеги, приносили куда больше улыбок, чем вся эта возвышенная герцогская помпезность со всеми её богатыми яствами, безумно любящими себя и деньги дворянами и странными иномирскими традициями.