Лес видений - Павлина Морозова
Шрифт:
Интервал:
Немила вспомнила о родах и мысленно согласилась с Вороном. Её боль тоже была яркой, разноцветной. Она имела оттенок отблеска свечи на потемневшем дереве, серо-коричневой полоски на белом куполе живота, зелёного платка на голове у Яги, голубых цветов на глиняной канопке, жёлтых глаз Васьки, что заглядывал в окно, пока в него не запульнули лаптёй. Много было цветов у той боли, но один из них Немила выдумала сама, и это был алый, оттенок того самого цветочка, подобранного у реки. В сутки мучений, связанных с родами, Немиле виднелось алое везде: в небе за спиной Васьки, в стенах и потолке избы, в глубине давно затухшей печи, в тазу с водой… И по сей день, вспоминая роды, она видела перед собой полупрозрачную пелену с оттенком чёрного, а за пеленой – предметы, будто вдалеке, подёрнутые алой краской.
Боль – она всегда с примесью красного и чёрного, в ней, как и во всех своих творениях, Мать с Отцом оставили по одной частичке себя. Значит ли это, что в те тяжёлые минуты, когда Немиле пришлось страдать, они страдали вместе с ней? Конечно! Пусть она ещё слишком юна и неопытна, чтобы различить присутствие творцов в самой себе, но безусловно, они тогда были рядом, они чувствовали боль вместе с ней.
Старшие говорят, что животные по замыслу родительскому устроены ненамного проще людей, поэтому они тоже осознают в себе родительский свет.
Немила уже не раз убеждалась, сколь особого склада животные соседствуют с Ягой: что Ворон, что Васька, что птички-невелички, с которыми она так любит пошептаться и отослать по всяким разным поручениям, а ещё ведь были всякие белки, мышки, змейки, лягушки, любая мелочь, заползающая, забегающая или припрыгивающая во двор – а её оказалось достаточно много для леса, который на первый взгляд выглядел совершенно пустынным.
Вот Ворон, тот вроде и птица, и отчасти человек, а на поверку ни то ни другое. Выясняется ещё ни с того ни с сего, что этот Ворон может любить, и не какую-то там пернатую, а самую взаправдашнюю человеческую женщину.
– Ворон, а, Ворон! – воскликнула Немила. – Ужель ты спас Марью?!
– Обожди, – мягко настоял Ворон. – До спасения ещё дойдёт мой рассказ. Ты лучше послушай, как я в тридесятом очутился.
И стал Ворон описывать в красках, как в миг наивысшей муки потерял ощущение собственного тела, как стал лёгким «словно пёрышко новорождённого воронёнка» – и как воронёнок слепым.
Как куда-то, по собственным обманчивым впечатлениям, летел, подгоняемый постепенно остывающим ветерком.
И как приземлился, обретя совсем иной вид.
– У меня были ноги и руки, и оттого я уже казался себе писаным красавцем, – со смешком выдал Ворон. – Так возрадовался я приобретению, что почти не заметил, как сделал первую сотню шагов по тридесятому. Помню лишь, что, не изменяя привычке искать место, откуда лучше видно, устремился я к холму, что высился передо мной покатой громадиной. Взобрался я на холм, гляжу, там камень путевой. Не помню я значительную часть указаний – я тогда не очень владел искусством чтения – но могу сказать точно, куда простирался мой путь. Чуть поодаль от подножия холма расстилался град, а из середины града вырастал здоровущий терем, что возвышался над всем и вся.
Терем тот был чернее ночи, а купола посеребреные ярко блестели на фоне беспокойного неба.
Вдруг Ворон переменил позу, открыл рот, издал такой звук «а-а-а», словно бы вспомнил что-то.
– Ни в коем случае нельзя вглядываться в небо и в облака, не то худо будет! – прорычал он, грозно сдвинув седые брови, и как ни в чём не бывало продолжил:
– Манил меня тот терем своею красотой и первозданной свежестью, которым я не мог противиться. Вскричал я тогда от переизбытка радости и почувствовал, как за моей спиной раскрываются крылья, оставшиеся мне в наследство от птичьего обличья. И взмахнул я ими, и полетел, испытывая при этом восторг, какого никогда ранее при полёте не испытывал.
Мои крылья стали так велики, что я мог обнять всё небо, но какая-то неведомая сила шептала, что я не должен подниматься выше облаков, иначе навлеку на себя чужое нежелательное внимание. Да мне не так уж хотелось туда, наверх, гораздо более манила меня цель иная, та, что хоть и высока, но недостаточно, чтобы достичь небес.
Я добрался до удивительного терема гораздо быстрее, чем рассчитывал, притом что почти не прилагал усилий и не махал крыльями, а сил во мне после того пути лишь прибавилось.
– А теперь слушай внимательно, – настойчиво заметил Ворон и вскочил на колени в припадке чувств. – В том тереме я обнаружил ровно одно окошко, и то оно находилось очень высоко, под самой крышей. Движимый любопытством, заглянул я в то окно, и мне открылась разрывающая сердце на части истина: хозяйкой терема оказалась моя Марья!
Он снова принял прежнюю позу, но лицо его разгладилось, стало более приятным глазу. Он заведомо отмахнулся от расспросов:
– Не спрашивай, почему так вышло, лучше делай свои выводы. А я двинусь дальше.
Можешь ты представить только, насколько переполняла меня радость от несказанного везения и скорой встречи? Можешь?! Тогда я обязан разочаровать тебя: Марья меня не ждала и не жаждала видеть.
Как сейчас помню её слова, её охи и вздохи: «Зачем же ты пришёл, Воронёнок? Большой стал, взрослый совсем. Зря ты за мной пустился. Ежели б знала, что так сильно тебя к себе привяжу, то ни в жисть не стала бы тебя обучать уму-разуму. Улетай, Воронёнок, ты ещё можешь остаться обыкновенной птицей! Слушайся меня!» – так она умоляла оставить её в покое. Но я был непреклонен и к тому же зол. Схватил я Марью непонятно откуда взявшимися когтями, что с лёгкостью легли поперёк девичьего тулова, взмахнул крыльями – и полетел прочь, то есть, вверх, где меж облаков просвечивала родная земля.
Истово махал я крыльями, поднимался всё выше и выше, уже почти достиг Лыбедских теремов с золотыми куполами, как вдруг налетел на меня вихрь – точнее, сотня мелких противных вихрей – да вырвали они у меня из крыльев и лап Марью. Увидел я лишь, как её фигурка по направлению к терему упорхнула и скрылась за резными серебристыми ставнями.
Разозлился я ещё больше, крылья раскинул так широко, как только мог, – и обратно устремился. Встретила меня Марья у окна и говорит мне снова: «Взрослый ты стал, Воронёнок. Смотри, как вымахал. Не трогай меня, я всё равно сбегу от тебя». Хотела она ещё что-то добавить, но не успела. Я схватил её, пролетел сквозь окошко, снова устремился ввысь, пока все вихри, которые я принимал за облака, разлетелись в разные стороны… Ан не вышло опять. Вихри почуяли меня, налетели, вырвали из моих рук Марью и унесли до терема.
Снова я вернулся в терем серебряно-чёрный, снова заговорила со мной Марья, сказала: «Ты ещё больше подрос, Воронёнок. Не могу я идти с тобой, здесь моё место». И снова я не дал ей договорить, схватил за тонкую талию да выпорхнул в небо, громко молясь, чтобы мне позволили пролететь. Но опять вихри были против меня. Мало того, что они вырвали у меня Марью, так ещё и самого меня так поболтали в воздухе, что чуть не сгубили.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!