Время расставания - Тереза Ревэй

— Париж не будут бомбить, — возмущенно заявил Даниель Ворм. — Наши солдаты не столь бездарны, как эти несчастные поляки. Они смогут дать отпор захватчикам.

На лице Агено явственно читалось сомнение, и, чтобы не допустить перепалки между мужчинами, Андре поднял руку в успокаивающем жесте.

— Давайте будем надеяться на лучшее, Ворм. Я позвонил в министерство, чтобы предложить меховые куртки-«канадки» для наших солдат. Они пришлют нам список того, что им необходимо.

— А коллекция? — забеспокоился Даниель Ворм. — Та, что мы продемонстрировали прессе в прошлом месяце? Неужели нам придется отказаться от нее?

— Жительницы Северной и Южной Америк не отменяли своих заказов. Хотя, боюсь, у француженок появятся другие заботы. Но, что бы ни случилось, будем приспосабливаться. Мы не закрылись в 1914 году, не закроемся и теперь. На нас лежит большая ответственность, мы должны помнить о наших работницах и тех рабочих и служащих, которых не призвали в армию, — уверенно закончил Андре.

Камилла изо всех сил сжала ладонями стакан с водой. Она почувствовала себя увереннее. Девушка очень боялась, что отец решит закрыть фирму в ожидании лучших времен. Представляя себе огромное здание на бульваре Капуцинов брошенным, как корабль, севший на мель, Камилла Фонтеруа испытывала ужас.

Даниель Ворм и Филипп Агено покинули кабинет. В присутствии своих служащих Андре излучал собранность и решительность, но как только дверь за ними захлопнулась, его плечи поникли.

Камилла обогнула массивный стол из красного дерева и позолоченной бронзы, на котором лежали груды документов, эскизов моделей, цветные карандаши и черные фломастеры. Краем глаза она заметила набросок манто с капюшоном.

Девушка оперлась о подлокотник кресла и обвила рукой плечи отца. Она не могла найти нужных слов. Ей хотелось успокоить родного человека, пообещать ему, что все будет хорошо, что она всегда поддержит его, но Камилла не хотела походить на жеманную особу, произносящую эффектные фразы. В свои семнадцать лет она чувствовала себя уже состоявшимся, уверенным в себе человеком, но она знала, что в глазах родителей навсегда останется беспомощным и неопытным ребенком. Однако Камилла не сомневалась, что главное в жизни не возраст, а характер, и именно он помогает преодолевать любые невзгоды. Камилла встречала взрослых людей, таких как Одиль Венелль, которые оставались вечными детьми, но также была знакома с десятилетними мальчиками, например с Генрихом Ганом, в чьих глазах плескалась вся мудрость мира.

— Здесь не хватает карманов, — вдруг прошептала девушка, глядя на эскиз. — Женщинам просто необходимы большие карманы, чтобы класть в них всевозможные вещицы. Сама не знаю почему, но когда что-то не ладится, всегда возникает необходимость в карманах.

Камилла наклонилась к столу, взяла карандаш и поправила рисунок.

— Вот видишь, так много лучше, — произнесла она неуверенно, внезапно застеснявшись своей смелости.

Но в эту секунду девушка почувствовала, как вновь распрямились плечи отца.

— Пока не возобновятся твои занятия, я полагаю, было бы неплохо, если бы ты поработала со мной.

Мужчина улыбался, но Камилла с самым серьезным видом кивнула.

— Я боюсь, папа, — очень тихо сказала она.

Лицо Андре вновь обрело тот восковой оттенок, который так страшилась увидеть его дочь.

— Мне очень жаль, Камилла. Мы сделали все возможное, чтобы помешать этому безумию, чтобы все не началось снова…

— Но ведь в этот раз все будет по-другому, не правда ли? В наши дни все происходит так стремительно! Ведь не может быть, чтобы война продлилась целых четыре года, как в дни твоей молодости!

Ее голос срывался, и это очень не нравилось Камилле. Сердясь на себя, она пересекла комнату и села в кресло, обтянутое оливковой кожей, которое не так давно занимал Ворм. Положив руки на документы, Андре устало смотрел на дочь.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал тебе? Что французская армия превосходит вермахт? Что немцев призовут к порядку, пригласят за стол переговоров, и мы все вопросы решим чинно и мирно, как цивилизованные люди? Моя единственная надежда зиждилась на том, что Гитлер вынужден опасаться русских. Но коммунисты сумели договориться с нацистами. С тех пор как они подписали этот договор о ненападении, возможно любое развитие событий.

Теперь Андре смотрел куда-то вдаль.

— Самое невыносимое — это звук… Свист и непрерывное жужжание пуль… А затем вой снарядов, который сначала поднимает тебя на ноги, а затем, оглушая, бросает на землю… Кровь и смрад трупов… И теснота. Тело занимает столько места, о нем следует безостановочно заботиться, насыщать, согревать… Невозможно думать о чем-то еще…

Тревога углубила вертикальные морщины, залегшие в уголках рта мужчины. Голос Андре срывался, казалось, что ему нечем дышать.

— В нескольких метрах от меня лежала рука. Только рука, как будто растущая из земли. Серая, мертвая рука. Потом она стала преследовать меня, как наваждение… Утром, вечером я видел лишь эту руку. Она была видна даже в мутных вспышках разрывающихся снарядов, и я не мог удержаться и постоянно думал о том бедном малом, которого разорвало на части, от чьего тела остался лишь этот обрубок, эта проклятая рука. Однажды я взял ружье и избавился от этой руки. Одним-единственным выстрелом. И никто не стал меня упрекать. У нас у каждого были свои маленькие причуды. Они как укус насекомого, который вызывает такой зуд, что ты просто с ума сходишь…

Камилла вцепилась пальцами в подлокотники кресла. Страдание отца разрывало сердце. Впервые ее родитель позволил дочери увидеть тех демонов, что преследовали его долгие годы. С одной стороны, Камилла гордилась оказанным доверием; с другой — была обеспокоена тем, что отныне отец воспринимает ее не как ребенка, но как молодую женщину.

Она восстановила дыхание. Уж если с ней разговаривают, как со взрослой, то и она может поделиться с отцом той тревогой, что мучила ее последние дни.

— Я хотела бы поговорить с тобой на весьма деликатную тему… — начала Камилла смущенно. — С тобой, папа, я могу это обсудить. — Она колебалась несколько мгновений. — Я беспокоюсь за Петера, — наконец произнесла девушка с некоторым вызовом.

Казалось, Андре с трудом выкарабкивался из пучины своих страхов. Он глубоко вздохнул.

— Сдается мне, он в пехоте.

— В бронетанковых войсках, — поправила отца Камилла. — В танке ведь не так рискованно, разве нет?

Андре поднял голову, чтобы лучше видеть дочь. Непокорные пряди волос, выбившиеся из косы, были словно ореол вокруг ее головы. Взгляд зеленых глаз буквально поедал его. Она поднесла руку ко рту и принялась методично обгрызать ногти. «Бог мой, да она влюблена!» — испуганно подумал мужчина. Внезапно дочь предстала перед Фонтеруа в ином свете. Какое будущее ожидало Камиллу, его любимую девочку, которая сидела перед ним с таким непроницаемым лицом? Андре не хотел, чтобы она страдала. В этот момент мужчина готов был все отдать, чтобы оградить своего ребенка от войны и от любой другой беды, которая могла с нею приключиться.