Тьма кромешная - Илья Горячев

Олега бесцеремонно втолкнули в кабинет. За столом напротив двери сидел подтянутый светловолосый мужчина лет сорока. Подняв голову на пару секунд и окинув Олега цепким, сканирующим взглядом, он тут же вернулся к бумагам, аккуратными стопками разложенными перед ним.

– Садитесь, Олег Валерьевич. – Букву «р» он произносил как-то странно. Слишком уж мягко. – Курите. – Не поднимая головы, хозяин кабинета пододвинул пачку сигарет к краю стола, поближе к Олегу, примостившемуся на краешке табурета. – Кофе будете?

К грубому обращению Олег уже привык, насколько к этому вообще можно было привыкнуть, а вот неожиданная вежливость была в новинку, а потому настораживала. Чуть помедлив, он мотнул головой и отодвинул пачку обратно на середину стола. Светловолосый усмехнулся чуть слышно и наконец, оторвавшись от бумаг, посмотрел Олегу прямо в глаза:

– Что, взять сигарету у врага для вас то же самое, что и разделить с ним трапезу – символически перейти на его сторону? – В притворном изумлении он приподнял брови и продекламировал: – Сигарета как шаг к предательству – как вам такой заголовок?

Кое-как собравшись с мыслями, Олег тихо ответил:

– Я прекрасно понимаю, что вы делаете. – Увидев интерес во внимательных, немного навыкате глазах собеседника, Олег чуть понурил голову – сил выдерживать чей-то взгляд, а уж тем более бросать вызов, давно не осталось. – Вы «добрый» полицейский, появляющийся после трех месяцев общения со «злым». Ваша показная благосклонность и вежливость должны расслабить меня, заронить симпатию и в конечном счете толкнуть в ваши объятия… – Говорил он медленно, монотонно, делая большие паузы между словами, как человек очень уставший.

– Олег Валерьевич, – энергично перехватил инициативу картавый, как про себя окрестил его Олег, – ваше знание теории не отменяет того, что эти методы работают, в том числе и по отношению к вам. Человеческая психология. Три месяца вас держали в скотских условиях. Вы человек интеллигентный, разумеется, вы почувствуете расположение к первому за долгое время внимательному собеседнику, что может оценить вас по достоинству. Да, кстати… – Он прервался, прикуривая сигарету и с показным наслаждением затягиваясь ею. – Я не полицейский. Примите мои извинения за то, что сразу не представился. Майор Барвинский. Служба безопасности Украины. – Выдержав выразительную паузу, он продолжил: – Мы внимательно прочитали все ваши тексты, написанные на Донбассе, изучили ваши прежние публикации, блоги, соцсети. И вашу тетрадь, что была при вас в момент… – тут майор на секунду запнулся, – э-э, задержания, – наконец подобрал он устроивший его термин, – мы также подробно проработали. Не имеет значения, понимаете вы суть механизмов или нет. Важно, что они в любом случае действенны. Но ваша осведомленность лишь характеризует вас как грамотного человека и подтверждает наш правильный выбор. Поэтому предложу еще раз. Сигареты? Кофе?

Олег, не поднимая взгляда, вновь отрицательно мотнул головой.

Барвинский слабо улыбнулся, отметив едва заметное движение кадыка у пленного. Вслух он никогда бы не назвал так ни одного сепаратиста, но про себя было можно.

– Олег Валерьевич, признайтесь, вы испытываете разочарование? Боль? Опустошение? Одиночество? Не можете не испытывать. Это базовые ощущения в вашей ситуации, а вы склонны к рефлексии… А вы знаете, ведь ваше творчество и спасло вас. Если бы не ваша писанина, вас бы, скорее всего, там, в подвале, и шлепнули бы. После экспресс-допроса, разумеется. Полевой телефон и все такое. Неприятная в общем вещь, но эффективная. Когда поступил сигнал из зоны АТО, что в плен попал один из рупоров сепаратистов – не удивляйтесь, именно так мы вас воспринимаем, им вы и являетесь, даже если сами не успели это осознать, – нам пришлось приложить немало усилий, чтобы обеспечить вашу относительную безопасность, а потом и выцарапать вас из подвала. Поторговаться пришлось, да… Все эти добровольческие батальоны слабо управляемы. Махновщина. Наши отношения с ними скорее договорные…

Майор замолчал, казалось о чем-то задумавшись.

– Впрочем, вам-то грех жаловаться, – ожил он. – Вас ведь практически не тронули. Физически я имею в виду. Видели бы вы, в каком состоянии мы людей из других подвалов получаем… Озлобили вы людей, нечего сказать!

Встав из-за стола, Барвинский принялся расхаживать по кабинету, заложив руки за спину.

– А вы знаете… – Со стороны могло показаться, что эсбэушник наконец принял какое-то решение. – Мы хотим дать вам трибуну. Мы предлагаем вам сделку. Мы вам трибуну, а вы нам окопную правду. Что, удивлены? Я привык действовать открыто.

Олег устало пробормотал лишь одно слово:

– Зачем? – Вал впечатлений после трехмесячной пустоты вкупе с умственными усилиями быстро утомили его разум, спасавшийся в последнее время от давления окружающего мира в пелене отупения.

– Суровая окопная правда – лучшее оружие против вашей оголтелой пропаганды, – быстро ответил майор. – Вы уже изрядно поработали над романтизацией образа тех, кого вы называете «ополченцы», а мы – «террористы». Мы вам показали оборотную сторону этой романтики. Вот и поделитесь своими ощущениями с читателями. И даже лукавить нигде не надо. Просто говорите правду. Искупите, так сказать.

Майор выжидательно уставился на Олега, но тот с интересом разглядывал голубей за окном и молчал.

– Знаете, что такое героизм? Говорю вам, так как представляю, какими понятиями из набора молодого идеалиста вы оперируете. Это всего лишь побочный эффект выброса адреналина в кровь. Физиология. Не более. Работает на коротких дистанциях. В бою, например. А вам не терпится путь «Молодой гвардии» повторить, да? Тешите себя тем, что, может, и про вас книгу напишут, фильм снимут, песню сложат? Разочарую вас. Героем стать не получится. – Барвинский подался вперед, глаза сузились, а голос налился сталью: – Ты получишь лет двадцать как уголовный преступник. И поедешь в лагерь под Тернополь. Я даже уже выбрал в какой. А там будет лишь унылый, отвратительный быт, повторяющийся год за годом. День сурка. И никакого героизма. Людей там нет. Всех более-менее нормальных добрбаты разобрали, а осталась одна биомасса. Судьбу свою в бараке представляешь? Готов слиться в экстазе с биомассой? Стать таким же, как и они? Поверь, в этом нет ничего геройского. Только боль, грязь и унижение для любого нормального человека. Изо дня в день. В течение долгих лет.

Олег прикрыл глаза.

– Можешь и уши закрыть! – Голос Барвинского был полон плотоядной агрессии. – Думаешь, тебя все равно обменяют, вытащат, да? На, читай! – Майор швырнул на стол перед Олегом измятую газету. – Смотри, что о тебе пишут! – Он с силой ткнул карандашом в середину какого-то длинного списка, не умещавшегося на одной полосе.

Любопытство пересилило, и Олег, щурясь, склонился над газетой. «Зрение так быстро подводить начало», – с сожалением подумал он. Шрифт и заглавие были хорошо знакомы. «Донецкий кряж» он частенько покупал, когда выбирался с передовой передохнуть в Донецк. Заголовок гласил: «Список погибших и раненых». Одна строка в бесконечно длинном списке была отчеркнута черным маркером: «Сержант ВС ДНР Мирошников О.В. – погиб». Перечитал еще раз. «Да не верю!» – кричало внутри возмущение. Во рту моментально пересохло.