Керенский - Владимир Федюк

На этом фоне особенно ярко выглядели успехи 8-й армии, которой командовал генерал Л. Г. Корнилов. Уволенный в апреле с должности главнокомандующего войсками Петроградского военного округа, Корнилов меньше чем за два месяца сумел в значительной степени восстановить в своей армии порядок и дисциплину. На участке фронта, где наступала 8-я армия, в первый же день было взято в плен более семи тысяч солдат и офицеров противника, захвачено 48 орудий. Все попытки германо-австрийского командования остановить продвижение русских войск были неудачны. Развивая удар, части 8-й армии 27 июня заняли укрепленный город Галич. На следующий день армия после упорного боя взяла Калуш, а ее авангард переправился на западный берег реки Ломницы. В ходе наступления армия продвинулась вперед на 25–30 километров. Пленные немецкие офицеры на допросах говорили, что такого стремительного натиска русских они не видели за всю войну.[227] Но успех в любой момент мог превратиться в неудачу. Армия понесла большие потери. Начались затяжные дожди, реки были готовы выйти из берегов. Вражеское командование, обеспокоенное складывающейся ситуацией, спешно перебрасывало на опасный участок фронта подкрепления.

Самым же главным было то, что успех 8-й армии не был поддержан соседями. Среди солдат 7-й и 11-й армий усилилось брожение. Многие части самовольно покидали передовую и отходили в тыл. Офицеры, пытавшиеся удержать солдат на позициях, рисковали при этом жизнью. 2 июля 1917 года за попытку остановить бегство с передовой был убит солдатами командир 22-го гренадерского Суворовского полка подполковник Рыков. Главнокомандующий фронтом генерал Гутор немедленно приказал расформировать мятежный полк, но и это не изменило ситуацию.

Тем временем германское командование подтянуло на восток новые силы, и 6 июля немецкие и австрийские войска перешли в контрнаступление. Не выдержав натиска, русские армии начали отступать. За короткое время отступление приняло вид панического бегства. Полки и дивизии превратились в неуправляемую орду. На своем пути она грабила и убивала, жертвами ее становились мужчины, женщины и дети. Очевидцы рисуют страшную картину паники тех дней: "По улицам метались обозные солдаты и интендантские чиновники, пытаясь запрягать подводы и нагружать их всяким добром: сапогами, шинелями, банками с консервами и так далее. Не успевала такая подвода двинуться с места, как на нее налетала кучка бежавших с фронта, скидывала весь груз и, неистово нахлестывая лошадей, уносилась в тыл. Ругань и крик висели в воздухе. Бежавшие все прибывали и прибывали. Кое-где уже пылало пламя. Но вот над деревней появились два немецких аэроплана и начали обстреливать деревню пулеметным огнем. Суматоха поднялась страшная. Теперь уже просто выпрягали лошадей из подвод и удирали верхом. Кто не успевал захватить лошадь, скидывал сапоги, если они у него еще были, и бросался бежать босиком".[228]

Русское командование попыталось отвлечь силы противника с Юго-Западного фронта. 9 июля началось наступление на Западном фронте, на следующий день его поддержали армии Северного фронта. Но энергичный поначаау натиск захлебнулся здесь почти сразу же. Не могли спасти ситуацию и относительно успешные действия на Румынском фронте. Первые победы обернулись страшной катастрофой, и она продолжала расширять масштабы.

В те дни, когда на фронте готовилось наступление, в Петрограде начал свою работу первый Всероссийский съезд Советов. Хотя Советы действовали почти в каждом городе России и в каждой воинской части, единого координирующего центра у них прежде не было. Фактически роль такового выполнял Петроградский совет, но по составу он представлял только рабочих и солдат столицы. Всероссийский съезд должен был изменить это положение и увенчать всю систему Советов центральным исполнительным органом.

На съезд съехалось больше тысячи делегатов, представлявших триста с лишним Советов. Такое количество людей не уместилось бы ни в одном из залов Таврического дворца, и потому для проведения съезда было снято здание кадетского корпуса на Васильевском острове. О своей партийной принадлежности заявили примерно две трети делегатов. Из этого числа почти поровну были представлены меньшевики (248) и эсеры (285 человек). Новым явлением можно было считать присутствие на съезде довольно значительного количества делегатов-большевиков. Хотя их было существенно меньше, чем меньшевиков и эсеров, но 105 большевиков составляли третью по численности партийную фракцию.

Заседания съезда открылись 3 июня 1917 года и с самого начала вылились в ожесточенную межфракционную борьбу. Для меньшевиков и эсеров главной задачей было получить одобрение съезда в отношении вступления представителей советских партий в состав Временного правительства. Их тезис заключался в том, что в настоящее время нет такой политической силы, которая способна взять власть в стране в одиночку. Именно об этом говорил в своей речи на второй день работы съезда И. Г. Церетели, недавно назначенный министром почт и телеграфов.

Речь Церетели стала отправной точкой для выступления Ленина. Вождь большевиков впервые говорил перед такой многочисленной аудиторией, к тому же настроенной далеко не сочувственно. Вдобавок в зале была неважная акустика, и даже первые ряды, не говоря о тех, кто сидел в конце, слышали оратора плохо. Но все это с лихвой компенсировалось содержанием сказанного.

"Гражданин министр почт и телеграфов заявил, что в России нет политической партии, которая согласилась бы целиком взять власть на себя, — говорил Ленин. — Я отвечаю "есть". Ни одна партия отказаться от этого не может, все партии борются и должны бороться за власть, и наша партия от этого не отказывается. Каждую минуту она готова взять власть целиком".

Это можно было расценить как прямой и публичный призыв к свержению правительства. Масла в огонь добавили следующие слова: "Опубликуйте прибыли господ капиталистов, арестуйте 50 или 100 крупнейших миллионеров… Без этого все фразы о мире без аннексий и контрибуций — пустейшие слова". Слушатели были ошеломлены. Через полгода такого рода кровожадные призывы станут обычным делом, но тогда, летом, они производили необычное и пугающее впечатление.

За столом президиума уже нетерпеливо ерзал Керенский. Сразу после Ленина он попросил слова. Керенский, как обычно, говорил о свободе и демократии, о мире всему миру. Отвечая на призыв Ленина арестовать сотню капиталистов, Керенский патетически бросил в зал: "Что же мы, социалисты или держиморды?" Немедленно разгорелся спор о том, можно ли считать это оскорблением. Председательствовавший на заседании меньшевик Е. П. Гегечкори разъяснил, что "держиморда" — это литературное слово. В ответ выступивший вслед А. В. Луначарский обозвал "держимордой" самого председателя. В перепалке все как-то забыли о выступлении Ленина. Это было ошибкой. Большевики уже были готовы перейти от слов к делу, и ближайшие дни показали это наглядно.

На следующий день произошло событие, вызвавшее целый вал неожиданных последствий. На Ивановской улице в первом этаже дома, принадлежавшего герцогу Лейхтенбергскому, располагалась типография газеты "Русская воля". Когда-то ее основал бывший царский премьер А. Д. Протопопов. После революции газета утратила определенное политическое лицо и превратилась в бульварный листок выраженной желтой окраски. Главным богатством газеты была типография, оснащенная по последнему слову техники. Сюда и явились 5 июня несколько десятков вооруженных людей. Служащим типографии они объявили, что представляют собой боевой отряд анархистов и прибыли для того, чтобы избавить рабочих от "гнета капиталистической эксплуатации".