Зимняя мантия - Элизабет Чедвик (Англия)

– Правда? – скептически спросил он. – А красиво нарядиться, быть в центре внимания?

Она покачала головой.

– Я люблю праздники, когда собирается много людей, и, конечно, мне нравится красивая одежда. Но блеск тускнеет в череде празднеств. Мать говорит, что я не должна забывать свой ранг. Что я должна жить в соответствии с правилами. – Она поморщилась. – Если честно, то я больше всего люблю стоять на коленях в своем саду, обвязавшись старым мешком, и возиться в земле. Все главное – в ней спрятано. Когда мы умрем, и от нас останутся одни кости – кто сможет отличить короля от нищего?

Симон поразился мудрости столь юного существа.

– Все так, – согласился он, – но ради соблюдения приличий и чтобы показать, как я ценю ваше согласие, я хочу подарить вам свадебный день, который вы запомните… и, надеюсь, свадебную ночь.

Матильда снова залилась краской. Мать никогда не говорила о мужчинах. Элисанд, хихикая, поведала ей, что происходит в первую ночь, и Матильда ей поверила, так как не была слепой и видела, что делается вокруг. Она часто об этом думала. Как это будет? Эти мысли она держала при себе, потому что, догадайся о них мать, она тут же отправила бы ее прямиком на исповедь.

Она подошла к сундуку у стены и спросила:

– Это ваше?

Он подтвердил ее предположение, и, хотя она стояла к нему спиной, она уловила легкую насмешку в его голосе.

– Не надо бояться, – сказал он. – Я не сделаю вам ничего плохого.

– Я не боюсь, – произнесла Матильда, и это было почти правдой. Она куда больше боялась, что все происходящее окажется сном, и она будет вынуждена уехать вместе с матерью в Элстоу, а оттуда в Холдернесс, к бабке-тиранке. Эта мысль вынудила ее спросить: – Если сестра тоже захочет остаться, вы ей позволите? Джуд спокойнее меня, слушается мать, но из чувства долга, а не по собственной воле.

– Разумеется, – ответил Симон. – Я буду рад предложить ей свою защиту.

– Спасибо, – пробормотала она и отвернулась к сундуку, чтобы не видеть его изучающего взгляда. Вещей у него было немного, но все отличного качества.

Он надел рубашку и сел на стул, чтобы надеть обтягивающие ноги штаны. Матильда заметила, что он поморщился, когда натягивал штанину на левую ногу.

– В чем дело?

– Ни в чем. Старая рана. Еще с детства. Иногда болит.

Матильда вспомнила, как он хромал и как поморщился, и поняла, что дело куда серьезнее.

– У нас есть мазь, – предложила она. – Может помочь.

– Не стоит, – отмахнулся он. – Нога болит, потому что я слишком долго на ней стоял. – Он отвечал, аккуратно накладывая на ногу повязку от щиколотки до колена. Матильда поняла, что он не хочет больше об этом говорить.

Она тихо вздохнула.

– А вы… расскажете мне о моем отце?

Он поднял голову – у нее глаза цвета лучшего меда, но совершенно непроницаемые.

– Что вы хотели бы знать?

Она сжала руки, потупила взгляд, потом посмотрела на него.

– Это правда, что он был никчемным человеком и пьяницей?

Он раздумывал так долго, что она начала бояться, не подтвердит ли он мнение ее матери, и уже хотела сказать, что это не имеет значения, как он заговорил.

– У вашего отца, как и любого другого человека, были недостатки. Он не был святым, хоть люди сейчас и пытаются сделать из него святого. Да, он любил выпить, предпочитал отправиться на охоту, чем сидеть с управляющим и проверять расходы, но есть недостатки и похуже. Он был великодушным и храбрым, если я сегодня здесь, то только благодаря ему.

Матильда, затаив дыхание, слушала, как отец спас Симону жизнь в Фекаме. Представила себе отца, усмиряющего взбесившуюся лошадь, и почувствовала гордость и радость.

– Он всегда был таким сильным, – пробормотала она. – Я знала, что мать говорит неправду.

Послышался легкий стук в дверь – слуга привел священника, де Мара и Элисанд.

Симон жестом приказал служанке помочь госпоже.

Элисанд помогла ей снять головной платок и сетку для волос. Косы распустили, а волосы расчесали, и они золотистым пологом покрыли ее спину до самых бедер.

– Вы уверены, что знаете, что делаете? – прошептала Элисанд. В ее голосе слышался не только страх, но и радость.

Матильда рассмеялась.

– Ничуть, – тоже прошептала она, – но знаю, что поступаю правильно.

– Ваша мать с вами не согласится.

Матильда в сердцах вздохнула.

– Это ее выбор, – сказала она, – не мой. – Произнеся эти слова, она почувствовала силу и гордость. Ее выбор. Возможно, благодаря случайности, но она выбрала свой путь… и то, как она по нему пойдет.

Высоко подняв голову, она присоединилась к ожидающим ее Симону и священнику.

Кольцо – собственное, – которое Симон подарил Матильде, подошло ей идеально, поскольку у него руки были некрупные, а свои она унаследовала у отца.

– Кажется, оно римское, – пояснил Симон. – Такого другого нет – вот почему я хотел, чтобы оно служило тебе обручальным кольцом, ведь ты тоже – редкость.

Матильда, непривычная к комплиментам, покраснела. Мать всегда говорила, какие большие и неуклюжие у нее руки.

Они снова были одни. Священник их обвенчал, теперь они могли вступить в брачные отношения.

Симон начал во второй раз раздеваться перед ней. Она отвернулась, но он взял ее за руку и мягко повернул лицом к себе.

– Нет, не надо отворачиваться. Я хочу, чтобы ты знала мое тело так же хорошо, как я буду знать твое.

Матильда проглотила комок в горле.

– Я не знаю, что делать, – прошептала она. Он уже расстегнул пояс и снял тунику.

Он захватил в горсть ее распущенные волосы и притянул ее к себе.

– Научиться проще простого, – пробормотал он. Она оказалась почти одного с ним роста, когда он обнял ее за талию и прижал к себе, они прекрасно подходили друг к другу. Матильда никогда не была так близко ни к одному мужчине, кроме отца. Никто не имел права трогать ее так, как трогал Симон де Санли. Она чувствовала запах мыла, которым он недавно мылся, смешанный с мужским запахом его кожи.

– Будь моим слугой, – прошептал он, приблизив губы к ее рту, – а я буду твоей служанкой. – Он взял ее руку и положил на шнуровку своей рубашки. Дрожащими пальцами она развязала узел, с удивлением глядя на свои ловкие пальцы, один из которых был украшен обручальным кольцом. Рубашка распахнулась, открыв ее взгляду заросшую курчавящимися волосами грудь и загорелую кожу.

– Теперь моя очередь, – прошептал он и отколол брошь, которой был закреплен ворот ее платья. Затем он распустил шнуровку на ее платье – Матильда дрожала, но послушно подняла руки, чтобы он смог снять его.