Вернуться по следам - Глория Му

Кобыла злобно фыркала и прижимала уши – ей не нравилось, что ее заседлали и взнуздали (лошадь была очень чуткой, и ездила я в основном без железа, да и это седло было для нее тяжеловато – вот точно Геша страшно волновался и все делал наперекосяк), ей не нравилось, что это сделала не я, без обычного длительного ритуала чистки, дачи взяток и ласковых песен, кроме того, в это время дня она должна была носиться в леваде, а не стоять под седлом – лошади страшные консерваторы и не любят, когда нарушается привычный распорядок.

– Ну-ну-ну, девочка, надо поработать, – запела я, огладила Зоськину шею, прикоснулась к бархатным ноздрям. – Работать, ничего не поделаешь.

Кобыла знала слово «работать», недовольно гукнула напоследок и стала прихватывать зубами мое плечо. Я поняла, что прощена, и повернулась к Геше.

Тот отправил детей переодеваться, а мне сказал:

– Может, счас заседлать коней да поедете в лес, прокатитесь? Ветеринар будет с минуты на минуту, неизвестно, как дело обернется и на фиг надо, чтобы мелкие тут под ногами путались…

– Нет уж, в лес я их верхами не повезу, они ж первогодки, в седле держатся кое-как.

– Ну сама тогда решай. Задачу уяснила? Пошел я, некогда мне тут.

Геша закинул меня в седло (без необходимости – это было проявлением любви) и убежал.

Я направила кобылу к манежу, мы пошагали и размялись в ожидании мелюзги.

Дети обернулись быстро, выстроились у ограды малого манежа, Бабай здорово их натаскал, у него не забалуешь. Мальцы, все как на подбор, были хмурые и неулыбчивые, а один паренек и вовсе недобро щурил желтый глаз, совсем как волчонок.

Глядя на него, я подумала, что каждый мастер набирает группу «под себя». Вот и мы, кто остался после ухода Лили, сильно изменились по милости Бабая – стали жестче, даже жесточе. Такую же волчью улыбку я часто теперь видела на губах Пашки и Дениса, да и себя ловила временами на эдаком злобном кураже – раньше, когда мне светила драка, я просто делала свое дело, отбивалась без эмоций, а теперь могла и рассмеяться от мысли, как я кому-то сейчас задам.

Мне не нравилось это, я стряхивала улыбку, как собака осу, но делать было нечего, отвертеться совсем от влияния мастера, который тебя тренирует почти год, очень трудно. Эх… Настроение и так было паршивым, а тут я еще заскучала вдруг по Лиле…

– А где Омар Оскарович? Мы не хотим с тобой, мы хотим, чтобы он занятие проводил… – Сказал это даже не волчонок, а уж вовсе неприметный бледный глист, и я, не задумываясь, рявкнула в ответ:

– Кто вдруг чем недоволен – вон на фиг из манежа!

Никто не двинулся с места, а глист постарался забиться подальше, за спины товарищей. Ну еще бы, прогуливать вожделенное занятие дурных не было. Это тебе не обычная школа, из которой все время хотелось срыть…

Все-таки я не была сторонницей казарменных методов, поэтому, выдержав паузу, мирно объяснила:

– Беда у нас, ребятки, лошадь сломала ногу. Омар Оскарович там, в конюшне, ветеринара ждет, так что сегодня с вами я отзанимаюсь, меня зовут Глория. Сначала кроссик пробежим до волейбольной площадки, а потом…

Лошадь моя вздернулась на рев мотора, и я увидела фургон, въезжающий в ворота.

«Все. Конец. Труповозка».

Тряхнув головой, чтоб отогнать невеселые мысли, я свернула речь:

– …а потом видно будет. Все, выходим.

Я тронула кобылу пятками и направила ее из манежа на дорожку, ведущую в глубь лесопарка. Дети послушно потянулись следом. Они бежали гуськом и сопели и выглядели уже не сердитыми, а грустными – всем было жалко лошадь, – а я думала о том, какие же они маленькие, совсем шмакодявки, и как только на лошадь умудряются забраться?

Но потом вспомнила, что сама пришла сюда такой же, даже еще меньше, и ничего. Мое первое занятие обошлось без страха перед лошадью, без отбитой задницы, без ноющих мышц (я вполне уверенно держалась в седле, в деревне все ездили с малолетства), но не без приключений.

Я пришла ранним утром, просто не могла усидеть дома, так мне не терпелось, но группа уже работала в манеже. Рядом, у ограды, стояла Лиля – тренер, к которой меня записали, и разговаривала с высоким светловолосым мужчиной в широкополой шляпе, клетчатой рубашке и сапогах (прямо ковбой из немецкого фильма, подумалось мне). Остановившись поодаль, я стала ждать, пока они договорят. Лиля увидела меня, узнала и подошла.

– А где же твоя мама? Ты что, одна пришла? – Она посмотрела вокруг, словно надеялась, что моя мама сейчас выскочит из-за куста, как индеец.

– Я тут недалеко живу…

– Ну, хорошо. Пойдем, солнышко. – Лиля взяла меня за руку и повела к манежу. Я никогда ни с кем не ходила «за ручку», потому что считала себя уже взрослой, но вырываться не стала.

Лиля сама была как солнышко. Очень маленького роста, кругленькая и упругая – упругленькая, как я заметила про себя, – совсем не такая худая, какими обычно бывают наездницы, с дивными, мягкими, рыжими волосами и темно-вишневыми глазами. Ладони у нее были крошечные, но крепкие.

Я шла за ней как ослик и не могла отвести от нее глаз, хотя красавицей Лилю трудно было назвать. Но она была такой милой, славной, от нее исходил свет, я даже зажмурилась от удовольствия.

Лиля прикрывалась свободной рукой от своего старшего брата – солнца и звонко выкликала:

– Ю-у-у-уля-а-а-а! Ю-у-у-уля-а-а-а! Слезай-ка с Рубрики, у нас новенькая! А тебе Зоську приведут сейчас…

– Ну, Ли-и-иль!.. – так же нараспев, только капризно, ответила девочка на карей лошади, похожей на живой комод с длинными, сильными ногами. – Не хочу я Зоську, она противная.

– Зоська у нас с норовом, да… Но ты ведь уже опытная наездница, а девочка только пришла.

Я же, услышав имя «Зоська», прямо взметалась. Зося – так звали мою любимую польскую няню, и этого имени я не слышала вот уже два года.

– Лиля, Лиля, – я подергала ее за руку, – а можно мне Зосю? Пожалуйста!

Лиля грациозно обернулась ко мне:

– Миленькая, но Зося действительно харáктерная лошадка… Ты усидишь? Мама твоя говорила, правда, что ты ездишь…

– Да, я умею, пожалуйста, можно мне Зосю? Я и подседлать сама могу… Пожалуйста…

– Да не надо седлать, во-он ее ведут. Что ты разволновалась так, солнышко?

Я не ответила – смотрела туда, куда указала Лиля, но против солнца видела только два темных силуэта – человека и лошади, а разглядеть толком ничего не могла.

Но вот они подошли ближе, и я сразу влюбилась. Не в конюха, конечно. В лошадь.

Это был сладкий сон тех самых романтичных девочек – маленькая (может быть, слишком маленькая) золотисто-гнедая кобылка. Косые плечи, подвижные уши, гибкая шея, легкая голова, темная грива и, да, белая звездочка во лбу. Меня словно несильно толкнули в грудь, дыхание сбилось, я пошла к лошади как лунатик.