Разыскиваются полицией - Ким Уозенкрафт

Ей надо вернуться. Дайана посмотрела на Чикаго. Ей не приходилось жить в подобном городе. Тут повсюду сверкали огни, и из четырех звезд на небе можно было разглядеть всего лишь одну. Загрязнение светом — вот что это такое. Ночь должна быть ночью. Пусть светит луна и звезды, а не неон и плавающая дымка.

— Дайана! — Гейл приподнялась на подушке.

Дайана вернулась к своей кровати, села, скрестив ноги, и посмотрела на свою сокамерницу.

— Я не из тех, кто стремится из дома в большие города искать богатства и славы, — произнесла она. — Я люблю округ Брирд. И если честно, то не шутила, когда говорила, что собиралась уйти из управления и учиться дальше. Но тут все как раз и произошло. Знаешь, я была сыта службой в полиции.

— Может, еще поучишься.

— Вот уж не думала, что в наше время в институты принимают сбежавших из тюрьмы. Очень либерально.

— Дайана, пойми, все переменилось. Тебе не удастся вернуться туда. Придется поменять систему координат.

— Ты знаешь, как это сделать?

— Тебя снабдят другим школьным аттестатом. Не потому что у тебя нет своего, а просто потребуется другой. С новой фамилией.

— Пусть хоть оценки там будут лучше, чем в моем, — рассмеялась Дайана. — Средняя не ниже трех целых восьми десятых.[36]

— Дайана, я серьезно. Хотя отметки мы приукрашивать не станем. Это точка зрения Дилана: «Тот, кто живет вне закона, должен быть честен».

— Да я пошутила.

— А мне показалось, ты действительно так считаешь.

— Нет.

— Ты способна этого добиться. Надо где-нибудь обосноваться, пожить годик-другой, обустроиться, и можно подавать заявление. Это — способ заново влиться в жизнь.

— Я не готова распрощаться с прежней жизнью.

— Дайана, прислушайся к себе. Это здравая мысль. Не помню, кто это был: то ли Уатсон, то ли Крик — один из тех, кто открыл модель ДНК. Он объяснял, как ему пришло в голову, что делать с собственной жизнью. И сказал, что следует обращать внимание на то, что творится в собственной голове. Если находится предмет или тема, которые интересуют человека до такой степени, что возвращаются снова и снова в его беседах с самим собой, следовательно, он должен заниматься именно этим.

Дайана легла на кровать и укрылась одеялом.

— Значит, стану лучше прислушиваться к себе.

Она уже знала, какая мысль неотступно преследует ее. С тех пор как агент из управления по контролю за соблюдением законов о наркотиках зачитал ей ее права. И эта мысль не давала Дайане покоя.

Гейл взбила подушку — настоящую, мягкую, свежую. И такой же матрас. Она вспомнила отдых всей семьей. Целый день они ехали в машине, а затем останавливались в «Холидей инн» и отец давал ей монетку в четверть доллара. Она опускала ее в металлическую коробочку рядом с кроватью, и пять безумно тряских минут весь матрас вибрировал и колебался.

— В самом деле неплохая идея. Ты говорила о юридическом институте?

— Да. Именно туда ведут меня тайные мысли в голове — к криминальным делам.

— Обдумай все как следует. Серьезно. Ты станешь хорошим юристом. После того, что тебе пришлось испытать, сумеешь принести много пользы. — Гейл повернулась лицом к стене. Так она всегда поступала в камере, намекая Дайане, что настал конец разговорам и пришло время спать. Только здесь стена располагалась не в дюйме от ее носа.

А Дайана всматривалась в проникающее в окна светлое марево и прислушивалась к тому, что творилось в ее голове. Ей не давали покоя одни и те же мысли: об округе Брирд, шерифе Гибе Лоуве и окружном прокуроре Эле Суэрдни. О Рике, Хуаните Черчпин. И все мысли были об одном — как бы свести счеты.

Дайана собралась обогнать вереницу грузовиков, но, сверившись со спидометром, передумала. Лучше не превышать скорость. Это давалось ей нелегко — она привыкла водить машину, пользуясь относительной безнаказанностью. Сидеть за рулем со значком в кармане. К тому же она спешила, хотя старалась не показывать этого. Желала быстрее пронестись по сельской Америке, мимо фермерских домиков и бесконечных акров широких кукурузных и пшеничных полей, доставить Гейл, куда ей требовалось в Оклахоме, а самой повернуть на юг. В Техас. Домой, что бы ее там ни ждало. Дайана испытывала странную уверенность, однако в глубине души, когда решалась туда заглянуть, под покровом спокойствия ощущала безумный страх. И поэтому решила туда не соваться — оставалась на поверхности, где могла здраво размышлять, не обременяя себя такими чувствами, как ужас и ненависть. Так ей и надо держаться — одной, не прибегая к посторонней помощи. За окном проносились равнины Средней Америки, плоские и спокойные, как поверхность пруда в полдень.

— Хочешь, поменяемся? — Дайана выгнула спину и снова прижалась к спинке сиденья.

Чикаго спал, когда до рассвета они тронулись в путь во взятом напрокат серебристом «таурусе». Теперь день клонился к закату, и она устала так долго сидеть за рулем.

— Давай, если тебе надо отдохнуть.

Гейл пока побаивалась управлять автомобилем и без нужды не желала садиться на водительское место. Она нервничала, не уверенная, что ей удастся удержать несущуюся на скорости пятьдесят пять миль в час тяжелую груду металла. Сидела напряженно и смотрела на мелькающий за окном пейзаж, точно хотела охватить взглядом прошедшие после побега дни. Последовательность времени ускользала от нее. Когда мысль о побеге впервые пришла ей в голову? До того, как её вывели из зала суда. Как только судья огласил приговор: срок заключения не более семидесяти двух лет. Тогда мысль еще не успела оформиться в слова, она была расплывчатой и неясной. Гейл лишь сознавала, что в любом случае не останется так долго за решеткой. Важно было решиться в принципе, что же до средств — их еще предстояло придумать. Можно перелезть через стену или сделать подкоп. Изменив внешний вид, пройти через главные ворота. Или избавиться от неволи иным способом — повеситься, наглотаться таблеток. Трудно было разработать план, не видя тюрьмы, не прочувствовав и не изучив изнутри. Но Гейл знала одно: она не проведет за решеткой столько времени. Не согласна. Но когда примерно через шесть месяцев Гейл попала в тюрьму, миновал первый шок и жизнь показалась если не сносной, то хотя бы терпимой, мысль о побеге исчезла, по крайней мере перестала довлеть над другими мыслями. Тогда Гейл начала помогать заключенным, ведь она имела гораздо больше, чем многие из них. Белая, получила образование, родилась в благополучной семье из верхнего среднего класса.[37]Это означало, что многие двери были для нее открыты. Гейл вспомнила момент, когда осознала, какие ей были даны возможности. Она проходила мимо телефона. К нему стояла очередь — в основном из чернокожих, — заключенные ждали, когда настанет их черед трехминутного телефонного разговора. Гейл услышала, как одна женщина говорила другим: «А знаете, здесь очень даже хорошо. Трехразовое питание, теплая постель, и никто не бьет. Не на что жаловаться».