Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 2: Правый берег - Борис Носик

Чуть западнее пассажа «Кольбер» на той же самой стороне рю де Пети-Шан, на уровне дома № 40, можно и ныне без труда отыскать почтенный пассаж «Шуазель», построенный в конце 20-х годов ХIХ века, примерно в то же время, что и пассажи «Кольбер» и «Вивьен». Постройка его была приурочена к открытию «Опера-Комик», с вестибюлем которой он был связан подземным переходом, так что в антракте зрители прогуливались по этому пассажу, как по вестибюлю, обсуждали спектакль и лакомились экзотическими фруктами, которые были тогда в моде в Париже, а в пассаже «Шуазель» продавались в большом количестве (впрочем, чего там только не продавали, в этом пассаже!). Запах апельсинов, по свидетельству современников, заполнял пассаж (нетрудно предположить, что фрукты были тогда ароматнее, чем в нашу эпоху супермаркетов и химии). Одним из этих современников был поэт Поль Верлен, вспоминавший:

Для Верлена, как и для всех поэтов-парнасцев, обживавших эти места, пассаж «Шуазель» был хорошо знакомым местом. В пассаже находилась лавчонка Альфреда Лемерра, публиковавшего поэтов-парнасцев и ставшего первым издателем стихов Верлена. В пассаже находились и книжная лавка Персепье, и излюбленное кафе молодых поэтов, за стеклом которого можно было часто видеть Теофиля Готье, Леконта де Лиля, Эредиа… Позднее в своих тюремных воспоминаниях Верлен ностальгически писал о зиме 1866 года, когда он и де Лиль были республиканцами, сидели в пассажах и до тюремной подстилки ему было еще далеко.

Этим литературные связи пассажа «Шуазель» не исчерпываются. За год до начала нашего века в пассажном доме № 64 поселились супруги Детуш с единственным своим сыном Луи-Фердинандом. Маргарита Детуш открыла здесь антикварную лавочку. Сын лавочницы позднее стал писателем и прославился под псевдонимом Луи Селин.

Как и другие пассажи, пассаж «Шуазель» имел свой собственный, так сказать, придворный театр (а может, напротив, это театр «Опера-Комик» использовал пассаж в качестве удобного дополнительного вестибюля). Это был некогда очень популярный театр (впрочем, ведь все театры при пассажах пользовались популярностью). Расцвет популярности этого театра относится к временам Второй империи, когда директором его был знаменитый композитор Жак Оффенбах, чьи оперетты и ставил подведомственный ему театр.

Надо признать, что не только книжные лавки, читальни, театры или магазины моды привлекали в парижские пассажи такую тьму посетителей – парижан, провинциалов и иностранцев. Пассажи сулили и менее возвышенное времяпрепровождение. Начнем, впрочем, с самого невинного – с прогулок «фланера». «Фланер» – это не просто прохожий или бродяга, не просто уличный зевака, это настоящий адепт прогулок и созерцатель уличной толпы. Описанию парижского «фланера» посвятили немало страниц Бальзак, Жерар де Нерваль, Бодлер и другие литераторы. Конечно, многие из них должны были честно признать, что этот поэт городской толпы выискивает в ее толще прежде всего хорошенькие женские лица и блестящие глазки. Но все отмечали, что нигде так хорошо не чувствует себя «фланер», как в тихом и теплом, освещенном и безопасном пространстве парижских пассажей, в которых, как всем было известно, на ловца и зверь бежит. Прелестные парижанки всех рангов охотно, хотя и не бесплатно, уступавшие свою благосклонность пылким кавалерам, тоже предпочитали пассажи неуютной, то пыльной, то грязной и топкой, то слишком холодной, то слишком жаркой улице. Описание декольтированных красоток, нарочито медленным шагом дефилирующих перед толпой заинтересованных мужчин в пестром интерьере деревянной галереи «Пале-Руайяль», вы найдете в романе Бальзака «Утраченные иллюзии». Менее художественное, но более проницательное описание уловок промысла содержится в труде «Старинные дома Парижа», вышедшем в свет в 1875 году:

«В номере 26 галереи “Кольбер” под видом продавщицы перчаток обретается блистающая красой и доступностью девица; хорошо умеющая считать свои деньги, но, может, по причине молодых лет, совсем не экономящая чужих…»

Еще более профессиональное описание промысла, который процветал в пассажах и который люди грубые называют попросту проституцией, попалось нам в относящемся к 30-м годам XIX века циркуляре префекта полиции Беро, озаботившегося усилением полицейского контроля над представительницами древнейшей профессии. «Я запрещаю, – объявляет в своем циркуляре префект Беро, – работу магазинов и лавок, в которых публичные девки водворяются в качестве модисток, галантерейщиц, продавщиц парфюмерии и тому подобное. Женщины, утвердившиеся в этих магазинах и лавках, оставляют приоткрытыми двери и окна, дабы подавать знаки прохожим… Есть и другие, еще более хитроумные, которые держат двери и окна закрытыми, но подают знаки в щель между шторами или в квадрат окошка… Иные стучат по стеклу, когда проходит мужчина, а когда он обернется, подают ему знак самым скандальным образом…

Эти магазины моды предоставляют любителю и другие возможности. Вы выбираете розовую, зеленую, желтую, лиловую шляпку или шляпку из шотландки, вы сговариваетесь о цене и даете свой адрес, а назавтра в условленный час к вам прибывает та самая девица, что, примеряя эту шляпку в магазине, поглаживала нежным пальчиком и ткань, и вуальку, и ленточку, и все эти помпончики, что так нравятся дамам».

Не правда ли, чтение этого циркуляра наводит на мысль, что агенты господина префекта не зря ели хлеб и что сам господин префект, излагая свои служебные соображения, не злоупотреблял дубовым казенным стилем?

Впрочем, не одни неравнодушные к дамскому полу парижане (ах, куда они все делись, что с ними стало ныне?) стекались в элегантные пассажи. Как утверждают многие авторы, пассажи и галереи служили вместилищем всех человеческих слабостей и пороков. В эпоху Империи Деревянная галерея, например, превратилась в настоящий игорный дом. Сперва там проигрывало свое жалованье доблестное наполеоновское воинство, потом играли напропалую солдаты союзных войск. Злые языки утверждали, что суммы, оставленные союзниками в парижских игорных домах и притонах, намного превышают суммы военной контрибуции, наложенной на побежденную Францию. Современники описывают мрачные игорные притоны всех видов, разместившиеся в галереях «Монтескье» и в «Кафе слепых», которое процветало в северо-восточной части «Пале-Руайяль». Мрачным этим названием кафе обязано самым настоящим слепцам-музыкантам из богадельни «Пятнадцать двадцаток», с шести вечера до часу ночи наполнявшим это кафе оглушительной музыкой. Анонимный автор середины прошлого века называл это кафе мрачным базаром удовольствий, который был со временем позабыт, как знаменитые лупанарии Геркуланума…

Пассажи служили также ареной биржевой игры. Даже когда построена была нынешняя биржа, возбужденные биржевики долго еще продолжали свои операции в привычных кафе пассажей, а иные и вовсе не покидали их ради биржи…

Известны, конечно, более шикарные, более пристойные кафе пассажей. И конечно, памятны были незабываемые пассажные балы, игравшие такую важную роль в парижской жизни XIX века. На весь Париж славился бал Идали в пассаже Оперы, бал Сомон в пассаже «Сомон» и бал Варьете в театре «Варьете», в пассаже Панорам. На одних балах бедный чиновник или художник мог познакомиться с юной гризеткой, на других – буржуа мог выбрать себе лоретку по вкусу. Ну а сколько любовных связей, воспетых поэтами, возникало здесь под звуки бала! И как было позднее забыть стареющему парижанину той эпохи свою молодость, и балы, и галереи, и пассажи!..