Больше чем просто дом - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Двигаясь по аллее, Пан-и-Трун миновал уже большей частью разобранные павильоны испанцев, голландцев, мексиканцев, а также китайское селение (все это время китайцы и эскимосы ревниво косились на выставочные успехи друг друга) и вышел на Мичиганский бульвар. Взволнованный и счастливый, он то и дело замирал перед витринами, пока не начинала кружиться голова от обилия выставленных там чудес. Так, с остановками, он постепенно продвигался в сторону высокого здания, где, как он знал, находился один из крупнейших универмагов Чикаго. Несколько месяцев назад его вместе с другими эскимосами провели по тамошним торговым залам, когда они совершали автобусную экскурсию по городу.

Но прежде надо было купить табак для мудрейшего, чтобы потом не тяготиться этой заботой; и он зашел в магазинчик, витрину которого украшали курительные трубки.

Мокрый от пота продавец тотчас повернулся в его сторону. Несколько мужчин, лениво слонявшихся между стендами, также уставились на нового посетителя.

Пан-и-Трун расплылся в улыбке. Он впервые самостоятельно совершал покупку в Америке.

— Моя твоя что-то давай, — объявил он. — А твоя давай что-то моя.

Продавец озадаченно взглянул на остальных мужчин и вновь повернулся к Пан-и-Труну:

— Я не против, братишка. Что ты хочешь мне подарить?

Улыбка Пан-и-Труна стала еще шире.

— Твоя не понимай. Моя давай что-то твоя…

Один из посетителей пришел на помощь продавцу.

— Кажись, он хочет дать тебе свою соломенную шляпу, Джордж, — подсказал он.

— Ну так пусть дает поскорее и уходит. Тут от одного его вида стало на десять градусов жарче.

Пан-и-Трун с сожалением покачал головой, но улыбка еще держалась на его физиономии. Затем он нагнулся и достал из мокасина свои деньги.

— Вот! — заявил он важно. — Моя давай твоя это — а твоя давай мне то.

И он указал на ряд жестянок с табаком на полках позади продавца.

— Трубочный табак?

Пан-и-Трун кивнул.

— Какой именно? — Продавец перечислил несколько сортов.

— Один, — сказал Пан-и-Трун. — Моя давай твоя, твоя давай моя.

Продавец выглядел растерянным — он явно не отличался сообразительностью. И вновь ему помог тот же мужчина, теперь переместившийся за прилавок.

— Вот, Робинзон Крузо, тут есть отличнейшие сорта табака, вникаешь? — сказал он и выставил на прилавок несколько жестянок. — Это за десять центов, это за четвертак, а вот это импортный, по два доллара за фунт. Сколько денег ты готов потратить?

Пан-и-Трун оглядел красивые банки и сказал:

— Один.

— Ладно, спросим иначе. Что у тебя есть? — (Пан-и-Трун показал свои деньги.) — Думаю, тебе нужен самый дешевый. Вот это хороший десятицентовый табак.

— Самая-самая дешевый, да? — уточнил Пан-и-Трун.

— Дешевле нет.

— Многа спасиба.

— Кури на здоровье. Только не подпали сам себя и не растопи свою ледяную избушку. До свиданья.

— Дасвидання. Моя твоя давай…

— Да понял я, понял. И моя твоя тоже давай. Все ясно — сейчас тебя понял бы даже банкир.

Пан-и-Трун проследовал дальше по Мичиганскому бульвару в направлении универмага. Он только что самостоятельно совершил покупку и сиял от радости. Теперь он сможет получить все, что пожелает. В многолюдном зале первого этажа он прошелся вдоль стендов и приобрел несколько номеров «Реальных сыщиков» и «Гангстерских тайн» — своих любимых журналов с картинками. Он помнил, что самая желанная вещь находится где-то на верхних этажах, но по пути к лестнице вдруг замер перед удивительным объектом, стоявшим на одном из прилавков. Это была изящная леди — точнее, ее верхняя часть — с накинутой на плечи короткой пелериной; у нее были ярко-голубые глаза и золотые волосы. Пан-и-Трун широко ей улыбнулся, осторожно тронул пальцем ее плечо и затем обратился к продавщице:

— Моя твоя давай…

Не слушая его, та взглянула на ценник пелерины и сказала:

— Два пятьдесят девять.

— Что твоя говори?

— Два доллара пятьдесят девять центов.

Он сокрушенно покачал головой и отправился дальше.

Когда эскимосы были здесь на экскурсии, их поднимали наверх на лифте и эскалаторе, но сейчас он не смог отыскать ни того ни другого. Посему он поднялся по обычным ступеням на второй этаж и тщательно его обследовал. По счастью, нужная ему секция обнаружилась уже на третьем этаже — он узнал ее сразу же, испытав радостное облегчение. Это была секция детских игрушек.

— Моя хоти самолет, — сказал он продавщице.

Та вздрогнула, увидев перед собой столь необычного клиента.

— Вы об этих моделях аэропланов? Ах да, теперь я вспомнила — вы все приходили сюда несколько недель назад.

Продавщица покрутила резинку моторчика и запустила модель под потолок зала. Пан-и-Трун восторженно наблюдал за ее полетом.

— Сколько моя давай? — спросил он.

— За это?.. Модели идут со скидкой по девяносто девять центов, цена снижена с полутора долларов.

Пан-и-Трун уныло оглядел свои финансы.

— Моя стока не моги, — сказал он. — Твоя давай за это?

— Нет, этого не хватит.

Глубоко расстроенный, он, однако, принял удар судьбы с улыбкой, словно это была величайшая в мире шутка, и пошел было прочь, но что-то в его облике тронуло продавщицу.

— Постойте-ка, вы. Если это все ваши деньги, вы можете попытать счастья в магазинах «Тысяча мелочей». Может, у них найдутся модели поменьше и подешевле этих.

— Тысяся мелосей?

— Один такой магазин есть недалеко отсюда. — Она подозвала мальчишку-разносчика. — Эрл, ты не отведешь этого… этого эскимоса в «Тысячу мелочей» за углом? Он, похоже, плохо понимает, что к чему.

Эрл окинул взглядом Пан-и-Труна и спросил с видом оскорбленного достоинства:

— Мне идти по улице рядом с этим?

— Ладно, не задавайся — было бы с чего. Я скажу мистеру Ричардсу, что отослала тебя с клиентом. Послушайте, мусью, или как там по-вашему, этот мальчик сейчас отведет вас куда нужно.

В считаные минуты Пан-и-Трун был доставлен к дверям соседнего магазина, через которые туда-сюда сновали люди. Но долго блуждать там ему не пришлось: неподалеку от входа он увидел прилавок с целой грудой всевозможных замко́в — висячих, врезных, накладных, секретных — и, крякнув от удовольствия, прямиком направился туда.

Замки́ были его страстью — еще совсем маленьким мальчиком он добыл свой первый замо́к, найдя его среди прочих вещей с раздавленного льдами русского парохода. Настоящих детских игрушек у него никогда не было, и он провел много часов, разбирая и собирая этот замо́к. Позднее миссионер подарил ему еще один, а очередное кораблекрушение добавило в его коллекцию сразу несколько штук. Эта его страсть к замка́м носила чисто теоретический характер, ибо практического применения для них у эскимосов не было за отсутствием в снежных иглу дверей; однако дорожные сундуки, которые им дали для поездки на юг, были снабжены столь хитроумными запорами, что только Пан-и-Трун был способен отпереть их, пользуясь куском изогнутой проволоки.