Больше чем просто дом - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Эдит была рада, когда ужин завершился. Поднявшись из-за стола, она вышла на переднюю веранду.

— Идите сюда, мистер Трун. Дует северный ветер, и вы, может быть, уловите в нем весточку с родины.

— Северный ветер говори многа всего.

— И что же он говорит сейчас?

— Моя не знай все главный слова ветер. Но моя дядя их знай все. Моя дядя знай от северный ветер, где многа рыба, где хороший охота, где плохой беда.

— Вы будете рады вернуться домой?

Он неуверенно покачал головой и улыбнулся — как делал всякий раз, когда не мог ответить просто и однозначно.

— Тама люди бедный, жизня трудный, работай многа. Всегда.

Холодало. Они вернулись в библиотеку, где был сервирован кофе.

Пан-и-Трун снова взял бубен и, постукивая по нему пальцами, негромко затянул песню:

Бен пай — ен пай

Пане ина Кохне…

Бен пай — ен пай

Пане ина Кохне…

— Что такое он там воет? — спросил Хамфри.

— Это, должно быть, ритуальная песня, — предположила Эдит.

Пан-и-Трун пояснил:

— Это песня северный ветер, когда он говорит о плохой беда.

В библиотеку вошел Вестгейт во фраке и очень осторожно опустился на стул.

— Сейчас я стою двадцать тысяч долларов, — объявил он. — А как со стороны: похоже на то?

— Я пою песня о плохой беда, — сообщил ему Пан-и-Трун.

— Попробуй петь беззвучно! — раздраженно буркнул Хамфри.

— Нет-нет, продолжайте, мне нравится, — сказала Эдит.

Ем сто — пох бай

Ем сто — пох бай

Пане ина Кохне…

— Поскорее сдохни, — срифмовал последнюю строчку Хамфри.

А Пан-и-Трун застучал быстрее и запел громче, как бы состязаясь с шумом ветра снаружи:

Бик-бик-бик-бик

Ата-уна-уоа

Бик-бик-бик-бик

Уа-уа-УУА!

— Это магический песня, — вставил он, переводя дух между куплетами. — Бик-бик-бик-бик…

Хамфри отчаянно всплеснул руками:

— Эти жуткие звуки сводят меня с ума! Разве нельзя как-нибудь его заткнуть?

Он подошел к радиоприемнику и, покрутив ручки, поймал волну с громкой музыкой, которая перекрыла пение Пан-и-Труна, и тот замолк.

— Ты что, не понимаешь, что этот вой нам противен? — спросил его Хамфри.

Пан-и-Трун расстроился:

— Миз Кэри не люби песня?

— Нет! — гаркнул Хамфри.

Пан-и-Трун отложил в сторону бубен и облизал губы.

— Твоя не люби, потому что песня магический, — сказал он. — Кто-то дурной здеся не люби магический песня. В ней поется о плохой беда.

— Что за чушь ты несешь?

— У Пан-и-Труна есть глаза, чтобы види. Он види другой глаза, и эта глаза гляди на красивый штука для головы, который стоит многа-многа-многа по сто долларов.

С минуту все трое смотрели на него изумленно. Затем Эдит ехидно заметила:

— Ага, так вот оно что! Очень интересно. Разумеется, Вестгейт найдет этой вещице отличное применение — а что касается тебя, Хамфри, я только теперь поняла, почему ты настаивал на изъятии ее из-под охраны еще до папиного приезда.

Намек был шутливый, но Хамфри не рассмеялся.

— Я уже объяснял, что…

— Теперь это неважно. Выкладывай все, Пан-и-Трун.

Вестгейт начал снимать фрак.

— Успокойся, Вестгейт. Разве не ясно, что Пан-и-Трун подозревает не тебя, а Хамфри.

— Шелудивый желтый ублюдок! — завопил Хамфри. — Я сейчас пинком вышвырну его из дома!

Глаза эскимоса сверкнули, встретившись с глазами Хамфри.

— Не надо пинай Пан-и-Трун, — сказал он и повернулся к Эдит: — Жаль, что ты не люби песня. Моя сейчас уходи. Моя оставь твоя замо́к. Всем многа спасиба.

— Да нет же, мне понравилась песня…

Вежливо засмеявшись — но на сей раз даже не притворяясь, что ему смешно, — он опустил голову и вышел из комнаты.

— Его нельзя отпускать на ночь глядя! — вскричала Эдит. — Хамфри, что за нелепость? Можно подумать, он и вправду тебя обвинил.

— А то нет! И я ничуть не удивлюсь, если узнаю, что он сам положил глаз на диадему.

— Но становится холодно, а он вряд ли найдет дорогу обратно.

— Найдет запросто, — заверил ее Хамфри. — Эти люди — следопыты не хуже индейцев.

Прошло двадцать минут, но Пан-и-Трун так и не спустился.

— Посмотрю, что с ним, — сказала, вставая, Эдит. — Вдруг он сделал себе харакири или еще что-нибудь эскимосское.

— Скорее, он роется в твоей шкатулке с драгоценностями, — буркнул Хамфри.

— Я пойду с тобой, — вызвался Вестгейт.

— Тогда и я с вами.

— Послушай, — сказал Вестгейт, — тебе не кажется, что это уже перебор: взять с человека слово, а потом ходить за ним по пятам и следить. Я же обещал, что не заговорю с Эдит на личные темы, кроме как в твоем присутствии.

— Вот я и буду присутствовать. Не хочу, чтобы ты донимал ее всякими «объяснениями» по поводу прошлогоднего скандала.

— Да я уже… — начал Вестгейт и прервался с безнадежным видом. — Какой в этом смысл?

Они втроем направились в западное крыло дома, где находились гостевые комнаты. В коридорах гуляли сквозняки, и пока Вестгейт закрывал оказавшееся распахнутым окно в самом конце галереи, Эдит начала бить дрожь. Она постучала в дверь комнаты Пан-и-Труна, и от толчка дверь отворилась.

Комната была пуста; отсутствовали также его шляпа и журналы.

— Готов поспорить, он удрал через то окно, — сказал Хамфри. — Пойду-ка взгляну, не прихватил ли он мои серебряные расчески.

Он зашел в соседнюю комнату, откуда донесся его голос:

— Нет, вроде все на месте…

В следующий миг дверь его комнаты с треском захлопнулась.

— Эй, что такое? — крикнул он. — Что за фокусы с дверьми, Вестгейт?

— Я здесь ни при чем.

— Черт, она не открывается. С той стороны вставлен ключ?

— Нет.

Они повертели круглые дверные ручки с обеих сторон, но безрезультатно.

— Похоже, ты накрепко заперт, — сказал Вестгейт и добавил успокаивающе: — Но ничего, все равно уже пора ложиться спать.

— Я не намерен оставаться тут запертым всю ночь! Я…

Вестгейт снял фрак и протянул его Эдит.

— Слушай, Хамфри, когда я крикну «хоп!», ты потянешь за ручку, а я навалюсь отсюда. Может, дверь всего-навсего заклинило в косяке. Готов? Хоп!